Главное меню

Главная
Карта сайта
Наш форум

Библиотека

Старинные хроники и документы

Статьи

Статьи по истории и культуре Латвии

ЛИВОНСКАЯ ЛЕТОПИСЬ

ФРАНЦА НИЕНШТЕДТА, бывшего рижского бургомистра и королевского бургграфа

Достопримечательные вещи и истории о первом открытии благородной провинции Ливонии, как таковая была открыта немцами и народы в ней покорены, а также приведены в христианскую веру из языческого идолопоклонства, также кроме того о многих происшествиях и событиях, там случившихся и происходивших в различные времена.

По тексту сличенному с древнейшими и новейшими списками летописи Тиллеманном и напечатанному во 2-м томе (Monumenta Livoniae antiquae)

ПРЕДИСЛОВИЕ

издателя летописи г. Тилеманна.

Франц Ниенштедт или Ниенстеде (Franz Nyenstaedt, Nyenstede); как он сам называет себя в своих записках, родился 15 августа 1540 в графстве Гоя, в вестфальском округе, и прибыл в 1554 в Дерпт, где посвятил себя торговле. Отсюда он впоследствии вел значительные торговые дела с Россией; по поводу их принужден был часто предпринимать поездки в Москву, Новгород и Псков и знакомиться с внутренним состоянием московского государства, что и повлекло за собою самые благоприятные для него последствия — этим он положил основание к позднейшему своему благосостоянию. В 1571 г. он переехал в Ригу, сделался здесь бюргером 21-го августа и 9-го сентября того же 1571 года женился на вдове купца Ганса Крумгаузена. Прожив здесь немалое число лет, он только что решился выстроить для себя удобный дом в своем поместье Зунцеле и маленькую церковь для себя и своих дворовых людей на близ лежащей горе св. Анны, где прежде стояла часовня, сожженная русскими в 1577, собираясь провести остальные дни своей жизни на покое среди сельской тишины; как 22-го сентября 1583 его выбрали членом магистрата. Потревоженный так неожиданно в исполнении предначертанного плана своей жизни, он сперва решился, получив это известие в своем поместье, остаться тут и отказаться от права бюргерства; однако, по зрелом размышлении, он приехал в Ригу попытаться, не удастся ли ему отстоять свою свободу. Все его доводы остались без успеха; он получил отказ даже на свое предложение внести тысячу марок в пользу бедных, если его избавят от этого тяжелого бремени. Ему объявили, что бюргер не может отказаться от должности, но обязан подчиняться решению магистрата. Он наконец согласился. Не прошло и двух лет как на него, наимладшего из членов магистрата, возложен сан бургомистра 15-го октября 1585. Как ни лестен должен был ему казаться этот выбор, которым признавались его способности и правдивость, тем не менее от него не могло ускользнуть, катя трудности и заботы предстояли ему в это время, исполненное тревог. Он испытал их во всей их полноте во время известных календарных смут. Наконец стихли бурные времена; спокойствие водворилось .введением северинского контракта; но это было спокойствие вулкана, в недрах которого незримо бушевало пламя. Приверженцы мятежников все еще не были умиротворены и не убедились в противозаконности своего поведения, напротив, казни их предводителей, а отчасти и. чрезмерная строгость начальства возбудили в них еще большее озлобление. Даже между членами магистрата далеко не было единодушия. Затем возникли споры в конце 16-го столетия между синдиком Гильхеном и вице-синдиком Годеманом, на сторону последнего перешли часть магистрата, а что важнее и сам бургомистр Эк. Гильхен был позван к суду, но не явился. Так как Ниенштедт поручился за Гильхена, будучи его тестем, что тот явится, потому и сам был замешан в это дело и даже принужден был сложить с себя должность бургомистра, и удалиться из города. 10-го сентября 1600 г. отправился он в. свое поместье, откуда вел процесс со своими противниками. Последние действовали будто бы от имени магистрата; но действительными пружинами всего, по замечанию Ниенштедта, были бургомистр Эк и его сторонники. Целых пять лет продержали он» его в Варшаве: он должен был являться на все сеймы -и в преклонный летах предпринимать для этого чрезвычайно утомительные путешествия. Хотя его противники три раза проигрывали дело, но он все-таки не достигал своей цели. Наконец дело его дошло до королевского трибунала в 1605 году. Здесь дело его обсуждали в многочисленном собрании всех сословий и в присутствии представителей от города Риги. Всякий ясно видел ковы его противников, и не только судьи убедились как велика была оказанная ему несправедливость, но даже и сам король, как после узнал Ниенштедт, дал заметить свое совершенное неудовольствие. Тогда то противная партия убедилась, как неуместно она играла в опасную игру. Сам Годеман предлагал устроить дело в Риге так, чтобы Ниенштедт получил прежнюю должность и удовлетворение. Канцлера и воевода краковский также писали магистрату, советуя не ожидать королевского декрета для обратного водворения Ниенштедта в его должности и для примирения с ним по спорному делу. Не менее убедительный просьбы посылали Ниенштедту оба эльтермана гильдий Эбергард Эттинг и Бартольд Бекер, поддерживаемые и многими членами магистрата, не давать делу дальнейшего хода, обещая употребить все средства, чтобы вознаградить его за все его многие издержки, лишь бы он только снова вступил в свои должности. Испытав так много неприятностей, он не мог охотно согласиться, — но любовь, оказанная ему бюргерами, и почетное удовлетворение, данное ему за все его обиды, победили —.он согласился и был торжественно снова водворен во все свои должности 11 октября 1605 г. Но старость одолевала его: зрение все более и более слабело. По этому в 1607 г., при распределении должностей, он убедительно просил магистрат уволить его и позволить удалиться на покой по причине приближающейся глубокой старости. Просьба его не была исполнена — и этот неизменно деятельный человек окончил свой жизненный путь, преисполненный трудами, на 82 году от роду в 1622 г., после верной, продолжительной службы на пользу города. В 1590, 1594 и 1598 гг., а также вероятно неоднократно и по своем вторичном введении в должности, он занимал место бургграфа. Его останки покоятся, как кажется, в церкви, выстроенной им в своем поместье на горе св. Анны. Кроме своей падчерицы Катерины Крумгаузен, бывшей замужем за синдиком Гильхеном, он не оставил по себе потомков.

* * *

Если человек, обладающий такими качествами как религиозность, патриотизм, общеполезная деятельность, чувство правдивости и истины, благотворительность, мужество и решимость в опасностях, угрожающих общему благу, имеет неотъемлемое право на уважение современников и потомства, то это право тем более принадлежит тому человеку, который непоколебимо сохранял эти добродетели даже непризнанный, ненавидимый и гонимый. А таким человеком был Ниенштедт. Судьба с непреодолимою силою вовлекла его в бурные календарные смуты, которые кровавыми буквами начертаны в летописях Риги и во время их он действовал с энергией и благоразумием, делающими честь его уму и сердцу. Если бы он и кроме того не сделал так много добра, то, заслужил себе почетное место среди патриотов своим рвением водворить нарушенный порядок, своим человеколюбием, с которым старался смягчить .судьбу нескольких граждан, замешанных в то возмущение и осужденных, своим горячим участием, с которым он говорил и действовал, чтобы спасти еще до последних минут своих несчастных сослуживцев Тастиуса и Веллинга, когда, возмущенная толпа вела их на место казни. Какими многократными услугами обязан был ему город, это мы подробно видим из его записок. Уже в первые годы своей бюргерской деятельности, когда русские расхаживали по стране в 1575, он содержал несколько месяцев на свой счет от 2-5 солдат. Тоже самое повторилось и позднее — в котором году и сколько времени не говорится — когда он в пользу страны поставил трех всадников, снарядив людей и лошадей. Он не только своих людей поставил работать на валы, но вместе работала и сам. По его предложению и под его руководством был построен новый цейхауз; при городских весах он учредил канцелярию; основал такие учреждения при порториуме, при мерке хлеба и браковке, при которых городские доходы не только стали обеспечены, но и увеличились, а бюргеры не стали подвергаться частым налогам. Так как до тех пор браковка золы сопряжена была с большим неудобством и производилась ко вреду торговли под открытым небом, то он решился устранить это зло, и с помощью троих мужей достиг того, что на их счет построил удобный пепельный двор, снабженный сообразным устройством. Он всеми силами старался, чтобы город мало по малу положил начало для сбора своих собственных хлебных запасов. Будучи главным сиротским опекуном, он привел в порядок прежние неисправности и запутанные дела в сиротском суде. В своему имении Зунцель он построил церковь на горе св. Анны и снабдил ее колоколами и необходимыми церковными принадлежностями. В 1594 он на свой счет снова отстроил часть ткацкой улицы, превращенной в груды развалин, воздвигнув несколько жилых домов. Так как оказалось, что один из домов стоял на месте «Бурманского дома призрения несчастных», то сперва Ниенштедт назначил было этот дом для возобновления подобного же благотворительного заведения. Но, по предложению магистрата, он купил грунт близь Ризинга (Ризингова канала), и отстроил там дом для неимущих, который существует и поныне, под названием «Ниенштедтского вдовьего конвента». Вот некоторые черты из его жизни и деятельности . общественной.

Ниенштедт оставил после себя ливонскую летопись и свои записки. Арндт упоминает, что он писал кроме того еще примечания на северную историю доктора Лоренца Меллера, и приводил из них выдержки, во втором томе, ст. 3. Подлинная рукопись летописи Ниенштедта находилась еще в половине прошлого столетия в руках поручика фон Цеймерна, в Нурмисе, который сообщил ее для пользования бургомистру ф. Шифельбейну, но с тих пор она исчезла бесследно. Записки его перешли в 1807 вместе с собранием книг бургомистра Иог. Кристофа Шварца в рижскую городскую библиотеку. Они писаны собственною рукою Ниенштедта и в них на 108 страницах in quarto заключаются, кроме известий о его семейных и торговых делах, также и общественные городские события его времени, испещренные множеством библейских текстов, которые он писал для своего назидания. Преимущественно в записках он сообщает известия о календарных смутах от стр. 26-74. Из этой-то книги и взяты вышеприведенный данные о жизни этого мужа, исполненной стольких заслуг.

В его рассказе, конечно, напрасно стали бы мы искать ясности и красоты, качества, неразлучные с каждым хорошим произведением, но его век и то обстоятельство, что он писал историю как дилетант, могут служить ему извинением, а достоверность его известий, который он сообщает как очевидец, вознаграждает за все недостатки. Минувшие события он рассказывает частью по Рюссову, частию по другим источникам; кажется даже, что для древнейших времен у него был источник, ныне погибший для нас, как видно из глав пятой, шестой и седьмой, в которых он приводит обстоятельства о первом прибытии немцев и их меновой торговле, которых нигде кроме него нет. При издании хроники Ниенштедт пользовался шестью копиями, из которых самая важная древняя рукопись, которую обязательно доставил мне пастор доктор Б. Бергман из Руена. Она содержит в себе 93 не номерованных листов in folio. Два первые листа писаны позднейшей рукой, в средине и на конце нескольких листов не достает. Этот экземпляр очень пострадал от времени, но он бесспорно тот, который вернее всех прочих передает затерянный оригинал. 2) Копия из собрания бургомистра И. К. Шварца в рижской городской библиотеке, заключающая в себе 140 страниц in folio. Она списана с древнего экземпляра, но с большими ошибками. 3) Копия Бротце, 109 страниц in folio. Она сокращена и в ней заключаются, на страницах 11-26, восемь листов древнего экземпляра, которые туда вставлены. Остальные три копии, из которых одна принадлежит пастору Трею, можно отнести к новейшему времени. Язык и орфография, за исключением двух первых, изменены во всех остальных, к тему же последние позволили себе употребить сокращения и неоднократные опущения конечно не без основания. То же самое, однако же, должно было случиться, во многих местах его записок, где были выпущены слова, встречались повторения, или перепутана последовательность мыслей. Сведения о жизни Ниенштедта находятся в следующих книгах.: Арндт, лифляндская хроника, том II, стр. 2; — Гадебуш, рассуждение о лифляндских историках, стр. 81-91; его же лифл. библиотека, т. II, стр. 298. Гупель, северн. смесь гл. XXVII стр. 397-408. Бротце, взгляд на прошедшее гл. V, стр. 12-14. Рижские городские листки 1825 стр. 133-136, и лексикон писателей Рекке и Напиерского, т. III стр. 333 и 334.

Издатель.

I. N. J.

Praefatio ad Lectorem

Читателю, любителю историй,

Предисловие

Не только возлюбленный Моисей, Иисус Навин, Самуил, Давид и другие святые пророки и мужи Божии, но и язычники, например Геродот, Плиний, Страбон, Птоломей и другиё всеми силами старались записывать и сохранять на намять потомству, кроме великих Magnalla Dei и чудесных дел Божиих, случавшихся на земли, и то что происходило в других политических сношениях и вещах мира, записывали изменения истинных и ложных религий, а также возникновение и рост, или же отживание и падение великих монархий, царств, королевств, княжеств, земель, городов и сословий, дабы для потомков они могли отражаться как в зеркале, и дабы потомки избегали зла и подражали всем добродетелям, так как из всех правдивых повествований видно, что Господь всемогущий во все времена пребывал в своей истинной церкви; где любили Его слово и жили сообразно ему, там он сам оберегал и давал преуспеяние, возращение вместе со своим благословением и миром. Напротив же того читаем, что там, где люди жили в постыдном идолопоклонстве, проводили жизнь, как эпикурейцы и Сарданапал, и предавались всем грехам и порокам — там являлись ужасные опустошения и разгромы целых монархий, империй, королевств, земель, городов и сословий; читаем также как часто великие повелители и великие люди лишались трона, а ничтожные возвышались, как о том воспевает в своей песни Мария. По этой причинt Господь Бог во все времена посылал таких драгоценных мужей, кои ради потомков описывали похвальный события, и оставили их в достояние потомству, в назидание другим; подобно тому как и мудрый король Альфонс в крайней своей слабости ничем лучшим не умел себя подкреплять, как приказывая читать себе описанную историю короля Александра великого. Потому что мы должны знать, что история прошлого не только занимательна, но и полезна и пригодна для нас, дабы мы чрез истинное раскаяние и искреннее покаяние избавились вместе с ниневитянами палящего гнева. Божьего. Так как я прожил с юности моей почти 50 лет в этой стране Ливонии, и имею право считать ее не иначе как своим отечеством, и в этих прошедших 50-ти годах я пережил в ней не мало перемен и бедствий; поэтому я и решился в этом своем изгнании рассказать вкратце о той древности, когда немцы открыли, эту провинцию Ливонию и о случившихся при этом распрях и происшествиях. Я не имел намерения пространно повествовать о всех случившихся событиях, в виду того, что другие прежде меня писали о том с большими дарованием и искусством: я вздумал передать тоже самое вкратце, и только хотел по возможности точно передать то, что случилось в последние сто лет, в особенности же, что я сам пережил в последние пятьдесят лет, насколько то мне было возможно по моей простоте, не как искусный историк, который хотел выказать свое искусство и уменье, но только потому что я в свои преклонные годы имею свободное время. Я не поленился написать краткий рассказ о том, как немцы в первый раз высадились в Ливонии, укрепились в ней, покорили в ней язычников, приведи их в повиновение христианской вере, ввели в ней светское управление и полицию, как много воевали в ней е языческими народами и пролили много крови, как занимали ее и владели ею почти 400 лет; и хотя я хорошо знаю, что многие мои неприятели (в особенности те, которых я задену своей правдой), не только не поблагодарят меня, но что им это не понравится и они будут истолковывать мои слова в свою славу и на многое будут смотреть и разбирать по своему — однако я этим всем не смущаюсь, я ничего о них не писал, но желал бы напротив, чтобы они оказали более справедливости и себе и мне — сообразно с истиной, и если я написал здесь и сказал о некоторых событиях слишком мало, или слишком много, то охотно приму мудрое замечание и поучение, и исправлю ошибки как должно; для тех же, которые признают мое скромное прилежание и примут с любовию, тем я искренно желал бы поднести нечто лучшее, если бы только эта возможность зависала от меня. Но я не сомневаюсь, что все добродушные читатели останутся довольны этим моим ничтожным трудом и моей доброй волей, и поручаю их вместе с собою милостивому покровительству и заступлению Божьему.

Писано в Зунцеле, 1604 года.

ГЛАВА I

О том, на сколько простирается Ливония в длину и в ширину.

В длину Ливония начинается у реки Наровы, где лежит замок под городом Нарвой, возле высокого водопада, вытекающего из обильного рыбой озера Пейпуса; эта река простирается от устья Пейпуса вниз на 8 миль до высокого водопада, где вода ниспадает с вышины более 12 локтей, так что шум слышен более чем за четверть мили. Ниже, в восьмой части мили, лежит город Нарва с замком, на берегу реки, и эта река протекает по низовью за Нарвой до Балтийского моря, на пространстве, составляющем две мили. Перед устьем в эту реку впадает еще речка Любеке, которая бежит из страны московитов от Великого Новогорода, где находится в этой стране замок Гама (Ям), в трех милях от Нарвы (водою дальше, 10 миль). Из Наугардена (Новгорода) на реке, называемой Тестау, купцы нагружают свои товары на корабли и везут их таким образом до Нарвы, где московиты заложили склад и сборное место торговли, когда они в 1558 году начали вести войны с Ливонией, и когда они завоевали немецкую Нарву — как город так и замок — тогда стали впервые ездить туда любекские мореходы. За любчанами последовали и мореходы других городов, стали часто появляться и корабли голландские, английские, шотландские и французские; потому что туда направлялись все товары из целой России, между тем как туда же направляется и судоходство через Пейпус из большого московитского города Пскова; потому что Псков лежит только в двух милях от Пейпуса, в который впадает протекающая из дальней России мимо Пскова прекрасная река (Великая), так что вниз по этой реке привозят много товаров в Псков из московитских земель, а оттуда отправляют их на других больших кораблях через Пейпус (который в длину простирается от псковского речного устья до устья, реки Наровы при 20 мильном пути и 8 миль вниз по реке) до города Нарвы, где производство торговли уже очень удобно. В старину еще при полном управлении ливонских сословий, перед покорением Нарвы московитом 1558 г., подъезд кораблей к Нарве был запрещен, только мелкие суда с некоторыми товарами могли подвозить их к Ревелю, для того, чтобы большие города, как то: Рига, Ревель и Дерпт, чрез то не потеряли в своем увеличении и прокормлении и не умалились. Московит и так выстроил в 1492 г. крепкий замок на другой стороне реки Наровы на самом берегу, как раз против Нарвы, так что из нарвского замка почти можно было перекинуть через реку в город камень. Река Нарова и озеро Пейпус отделяют Ливонию от московитской земли на юго-восточной стороне Ливонии, а на Северо-западной стороне открытое Балтийское море отделяет Ливонию от Швеции, которое Балтийское море между Ливонией и Швецией имеет ширину в некоторых местах 13, а в других 12 миль, расстояние между двумя землями где больше, а где и меньше. Пейпус же между Ливонией и Россией в самом широком месте имеет, около 9 миль, выше к Пскову он постепенно суживается и таи он не шире 6, 5, 4, 2 миль. При устье Пейпуса на ливонской стороне, на берегу реки стоит замок, называемый Новым замком (Нейшлот). Если я не ошибаюсь, то его тут построил в.1500 г. Плеттенберг, бывший тогда ливонский магистр, во время мира с московитами. Около этого же времени и московит построил на своей стороне, в трех милях от устья Пейпуса, замок с монастырем; замок этот называется Волдоов, а на их языке Овдов (Гдов).

Озеро Пейпус так обильно рыбой, что оно снабжает ею всю Россию и Ливонию. И так в длину Ливония начинается от немецкого города Нарвы, и простирается к юго-западу, до города Дерпта, вдоль, по сухому пути на 30 миль; от Дерпта же течет большая река, имеющая свое начало в Феллинском озере, которое называют Вержьерв (Верцъерв), в 10 милях от Дерпта, и течет мимо города Дерпта, за тем в шести милях оттуда на юг, или немного восточнее, она впадает в Пейпус. При этой реке стояли два замка; один называется Альтен Торне, находится на берегу реки на западной стороне, в 2 милях от Дерпта, другой на восточной стороне, близь реки, в 4 милях от Дерпта, назывался Веренбек. В этом замке постоянно жил бургграф, определяемый на это место епископом дерптским, который имел надзор и право осматривать все корабли, и возы, зимой и летом приезжавшие и отъезжавшие; потому что там над рекою был устроен шлагбаум, так что ни водою, ни сухим путем никто не мог проехать; каждый должен был иметь пропуск; потому что свободно никакой хлеб нельзя было провозить из Ливонии в Россию, разве по милости дерптского епископа кому в случае крайности и было позволяемо и дано перевезти что-либо. Точно также запрещено было под страхом наказания доставлять московитам какую либо военную амуницию, порох, латы, металлы. Помню я, что подмастерье, по имени Ганс Феринг, несколько панцырей тайно препроводил из Ливонии в Россию, но когда об этом узнали, то его изгнали из Ливонии, и он во всю жизнь свою уже не смел показаться в этой стране, но должен был умереть в России. Точно также бургграф имеет надзор и за подвозом рыбы, потому что от всей рыбы, которая ловилась в Пейпусе и в реке, начальство брало десятину. Во время улова щук, оно имело также много тоней в дерптской реке, которую обыкновенно называют Эмбах. В ней ловятся каждую весну многие тысячи щук, который весною из Пейпуса бегут в свежую воду реки. В Пейпусе водятся многие сорты прекрасной и вкусной рыбы. У Пейпуса много притоков, текущих в него из России и Ливонии; но в одном истоке у города Нарвы, как сказано выше, именно в реке Нарове ловится множество угрей в течении целого лета, а также у упомянутого водопада много лососей и другой превосходной рыбы, заходящей из Балтийского моря.

Ливония простирается в длину далее от города Дерпта от северо-востока к юго-западу до главного города Риги, что составляет 40 миль. Там большой склад купеческих товаров, потому что в этот город идет большой подвоз всякого рода хлеба и купеческих товаров как зимой так и летом, водою и сухим путем. Водою вниз по большой реке Двине из далекой России везут на плотах, лоддигенах (ладьях) и стругах всякого рода товары, много огромных бревен, строевой лес и дрова, золу, смолу, зерновой хлеб, коноплю, лен, кожи, воск, сало, конопляное масло, конопляное семя и еще разные товары. Также бывает большой подвоз из Литвы, Курляндии, Ливонии; все товары в Риге выгружают, разбираюсь и продают, потому что река Двина течет на две мили ниже Риги и вливается в открытое море. К устью реки Двины приезжают часто каждый год очень много кораблей изо всех мест, и привозят в Ригу с собою различные товары, как: воль, сельди, дорогие полотна, шелковые материи, различные металлические и мелкие товары, вина, пиво, съестные припасы, пряности, всякие специи, железо, красную медь, олово, свинец, одним словом все, что только нужно людям, всего привозят довольно. В замен того, ежегодно нагружают многие сотни судов кожами и другими товарами, годными для купцов, за какую милость и благодеяния Божии город Рига обязана Всевышнему многою благодарностью. Кроме того река Двина целое лето доставляет столько превосходной лососины и рыбы, сколько не ловится ни в каком другом городе на целом Балтийском море. К тому же там еще есть копченые камбалы и вымбы. Далее от Риги Ливония продолжается через рейку Двину и чрез Курляндию к юго-западу, на Гольдинген и т. д.

ГЛАВА II.

Имена городов и замков в Ливонии.

1) Город Нарва и замок.

2) Город Ревель и замок.

3) Город Пернов и замок.

4) Город Рига и замок.

5) Город Дерпт и замок.

6) Город Кокенгузен и замок.

7) Город Вольмар и замок.

8) Город Венден и замок.

9) Город Феллин и замок.

10) Городок Лемзаль с замк.

11) Городок Гапсаль с замк.

Замки без городов, из которых многие принадлежали владетельным особам страны, некоторые дворянам, а некоторые разрушены и в развалинах.

1) Новый замок при устье Пейпуса.

2) Замок Этц, в Нарвском уезде, разрушен и принадлежит Таубену.

3) Замок Лаис и замок Талькоффен.

4) Замок Оберпален, Эльстфер, принадлежит Герману Врангелю.

5) Веренбек.

6) Виттенштейн.

7) Везенберг.

8) Боркгольм.

9) Ас, принадлежит г. Гильзену.

10) Тольсберг.

11) Монастырь Падис.

12) Монастырь Фегефейер.

13) Монастырь Лоде.

14) Монастырь Леаль.

15) Монастырь Фикель, принадлежит Укскулям.

16) Замок Феликс, принадлежит Укскулям.

17) Монастырь Кольк, с каменными стенами.

18) Монастырь св. Бригиты, с каменными стенами.

19) Монастырь Фалькенау, с каменными стенами.

20) Замок Наббен, принадлежит Тизенгаузенам, также и Залис.

21) Пюркель, принадлежит Унгерну, также Экенангерн.

22) Кремон.

23) Трейден.

24) Ропе, принадлежит фон Розену.

25) Клейн-Ропе, принадлежит фон Розену.

26) Моян, принадлежит тому же.

27) Гохрозен, принадлежитъ Плеттенбергу.

28) Луде, принадлежит Крюденеру.

29) Розенбек, принадлежит Гэрфлену.

30) Нейгоф, принадлежит Гэрфлену.

31) Эрмис.

32) Гельмет.

33) Тарвест.

34) Каркус, принадлежит воеводе Фаренсбаху.

35) Руйэн.

36) Буртнек.

37) Ринген, принадлежит Тэдвену.

38) Ранден, принадлежит Тизенгаузену.

39) Конгота, принадлежит ему же.

40) Кавелехт, принадлежит ему же.

41) Альтенторн, принадлежит Штакельбергу.

42) Кирремпа.

43) Анцен, принадлежит Шенкингену.

44) Оденпэ.

45) Нейгаузен.

46) Мариенбург.

47) Адцель.

48) Мариенгаузен.

49) Розитен (Режица).

50) Лютцен.

51) Динабург.

52) Крейцбург, принадлежит Клаусу Корфу.

53) Сесвеген, принадлежит Таубену.

54) Берзон, принадлежит Тизенгаузену.

55) Ронненбург.

56) Трикатен.

57) Пебаль, принадлежит Дребиншену.

58.) Арль (Эрла), принадлежит Тизенгаузену.

59) Смильтен.

60) Юргенсбург, принадлежит Клодтену.

61.) Нитау, принадлежит баронам Брабекам.

62) Зевольд (Зегевольд).

63) Шуйен.

64) Зербен.

65) Лембург.

66) Зунцель.

67) Ленневард.

68) Икскуль.

69) Кирхгольм.

70) Нейермюлен.

71) Дален.

72) Ашераде.

73) Роденпойс.

74) Динаминд.

На острове Эзель, который имеет в длину 14 миль и 9 в ширину (им ныне владеет король датский), было прежде епископство; там находятся два замка Аренсбург и Зонебург, где стоит высокая башня, по которой мореходы направляют свой путь, каковую башню некогда крестьяне — куроны хотели опрокинуть своими волами, привязанными к толстому якорному канату. Они укрепили канат около башни, и затем запрягли множество волов. Как только передние стали тянуть, задние, будучи припряжены за рога, поднялись на воздух. Тут крестьяне стали кричать на своему наречии: Otes, Otes fader Herge lex Himmelrych her fader — Отче, волы летят на небо. Это они сделали для того, что хотели опрокинуть башню, чтобы, как в старину, получать добычу от добра с кораблей претерпевших крушение; но вместо того в наказание они должны были выстроить замок Зюнебург. Вблизи его находится остров, на котором в последнее военное время шведы построили шанцы, назвали Юргенсбург; этот остров имеет в длину 7 миль и 5 миль в ширину. На нем живут дворяне и шведские подданные. Есть еще один остров, по имени Моне, 2 мили в длину и 1 в ширину, принадлежащий датчанам. Еще один остров, по имени Вормс, 2 мили в длину и 1 в ширину, шведский, на нем хорошие деревни. Еще другой, по имени Нук, 1 миля в длину и 1 в ширину, шведский, и на нем есть деревни.

ГЛАВА III.

О состоянии древних языческих народов в Ливонии, их вере, нравах и обычаях, какие у них были прежде, чем немцы пришли в страну.

Кажется действительно, судя по древним писаниям, что за 450 лет тому назад все-таки верховную власть над языческими народами в Ливонии до некоторой степени имели московиты, частию же у этих народов были начальниками и несколько своих собственных королей, как и теперь еще один из их рода живет в Курляндии, в пяти милях за Газенпотом, называемый курляндским королем (der kurische Kцnig). — У него есть кучка дворов и хат, и он до сих пор состоит под властью герцога курляндского, почему его и называют курляндским королем. — Опять же в киркгольмском округе есть еще один, которого называют королем: он с давних времен получил во владение от императора и от папы 7 гакенов земли, на каковой лен он имеет законные печати и грамоты. До сих пор в стране были и еще многие свободные крестьяне, которые без сомнения происходили от старинных начальников родов. Что Ливония также платила дань московиту, следует из того, что он никогда не упускал упоминать во всех клятвенных мирных грамотах с гермейстерами и епископами Ливонии, а всегда нарочито в них упоминал о дани православной вере, потому что московит все еще считает Ливонию за настоящее свое отечество (вотчину), и титул носить государя Ливонии, (ein Herr ueber Lieffland), особенно с того времени, когда ему в 1557 г. правительство тех стран точно означило и обнародовало взимание дани для православной веры, а также допустило подтвердило грамотами и печатями, чтобы каждый человек давал 10 денег (10 Denninge). Также указывают древние дома, города, шраги древней конторы в Новгороде на то, что ливы (жившие в этой стране, и которых племена еще существуют, от них же и Ливония получила свое название) приезжали со своими товарами и в Новгород, в России, где тогда находилось складочное место, прежде чем немцы пришли в Ливонию; потому что в самых древних шрагах написано, что купцы платили штраф своим старшинам и приставам, если в чем провинились, по 5 ливских фунтов воску (что будут теперешние лисфунты — 20 фунт. — и отсюда, их название). Находились ли отчасти ливонские языческие народы и под владычеством литовских. князей, находившихся тогда еще в слепом идолопоклонстве, мне доподлинно неизвестно, но это вероятно, ибо литовский король Мендов, а также и самаиты (самогиты), часто оказывали помощь язычникам против христиан, прежде нежели страна была покорена христианской вере. Совершенно дьявольскою была их языческая и идолопоклонская религия, потому что о Боге они ничего не знали, а избирали себе священные рощи, и поклонялись в них камням, деревьям, животным, змеям и тому подобным гадам и совершали ужасные чародейства, что к сожалению (умилосердись Боже) не прекратилось, и поныне, но и до сего часа между ними встречается, как вещь обыкновенная. Языческие короли были вместе их идолопоклонническими жрецами, предводительствовали их войсками, когда они вели войну между собою или с соседями. Их идольское служение и церемонии почти подобны тем, которые совершали древние прусские язычники, как мы о том читаем в напечатанных древних прусских хрониках. Но странным образом брали они себе жен или женились. Кто выбрал себе девушку, которая ему понравилась, тот ополчался со своими друзьями и вооруженной рукой похищал ее и привозил домой, и извещал друзей, чтобы они прибывали и помогали запивать привоз жены. Случалось, что друзья девушки вовремя узнавали о замышляемом похищении ее и приготовлялись к сопротивлению, тогда при этом происходили порядочные схватки, если жених им не нравился; если же они им были довольны, то охотно следовали за ним, брали с собою подарки, также пиво и съестные припасы, и угощали друг друга, потом, одаренные перчатками (Henschen) и полотенцами (Dwelen) возвращались домой. Этот обычай сохранился и поныне у многих в стране и его продолжают исполнять. Своих умерших они хоронили в особенных местах, обложенных камнями; покойников провожали верхом с едой и питьем. Если не шел дождь, то они приносили на священное место козла или нечто подобное, и бочку пива, и там это пожирали со скачками и песнями, и верили, что могли, наедаясь и напиваясь, получить дождь от своих богов. И такого обычая держатся еще многие из них и до сих пор. Они верят, и уверяют в том и других знатных людей, будто люди своим колдовством могут превращать других людей в волков, которые в известное время делаются оборотнями, бегают по лесам и мостам и причиняют вред, кроме того, они совершают другие, многочисленные, ужасные вещи, и это все еще ежедневно они совершают из своего языческого колдовства.. У них, однако, все таки существовало уголовное право, по которому они наказывали некоторых колдунов, которые уж слишком много наносили вреда, и у них было испытание, чтобы узнавать колдунов, обвиняемых в злодеяниях: они связывали колдунам крестообразно руки и ноги у большого пальца и бросали их в воду; если связанный был невиновен, то он прямо шел ко дну, если же был виновата, то плавал по воде как связка соломы. Это испытание переняли от них большая часть судей и сохранили его в употреблении до сих пор; так как я сам видел многих людей, которые при испытании тонули и плавали. — Еще у них водилось, что если кто спорил с другим об земле или границе, то старшины осматривали границу, присуждали землю тому, кто им казался наиболее в праве владеть ею по совести, и так как у них не было ни печатей, ни записей, ни пограничных камней, то они раскаляли до красна железо, и для испытания чистой совести владельца, последний должен был взять горячее железо обеими голыми руками и пронести его на семь шагов через свою новую границу; таким образом подтверждалась у них истина, и он сохранял свою границу и ставил на ней пограничный камень. Если случалось также, что один у другого украдет улей, то вора, привязывали веревкой к улью, затем разрезывали ему пупок на животе и гоняли огнем позади до тех пор вокруг улья,. пока у него не вытягивались все внутренности и он не падал. Этого обычая язычники не только не бросили, но этих порядков держались многие судьи при немецком правительстве.

Я не нашел описаний крепостей, какие у них были до прибытия в страну немцев, как например замок Леаль в Вике. Леаль на местном языке значить мясницкий крюк; по моему это хорошо защищенное место, отсюда и это название. Я нашел, что когда епископ Альберт прибыл в Ливонию, то король шведский Иоанн I-й приехал из Швеции в Ливонию в Ревель со своим войском в 1208 г. и воевал с эстонцами, отнял у них крепость Леаль, эстов убил, а в замке посадил гауптманом и епископом Кароля, который имел в своем распоряжении 500 человек, после чего король возвратился в Швецию. Но после его отъезда, эсты снова вооружились; взяли себе в помощь эзельцев, напали опять на крепость Леаль, взяли ее штурмом, сожгли и убили епископа и гауптмана Кароля со всеми его людьми. Таким образом шведы и на этот раз снова были истреблены в Ливонии.

Занятиями их (жителей) были земледелие и возделывание огородов; питались они от скотоводства,, рыбой, птицами, зверями и трудами пчел, как мед, одевались шкурами овец и их шерстью, а также и звериными шкурами, также пряжей из конопли и льна. Напиток они делали из ржаной и ячменной муки, иногда, когда его хорошо приготовляли, к нему прибавляли молока или меду.

Железные орудия у них правда были; но так как в Ливонии нет железной руды, то я полагаю, что железо они получали из России, из Новгорода, и выделывали из него плуги, топоры, косы, ножи, крючья, мечи и т. д., которые употребляли на войне. Во всей стране они говорили на шести разных языках; главным языком был язык ливов, затем эстонский, аллентакский, русский, куронский, литовский и вирский, хотя некоторые языки очень между собою похожи, так что они понимали друг друга.

ГЛАВА IV.

В каком положении и в каких обстоятельствах находилась торговля при Балтийском море до открытия Ливонии.

В поморской стране (Померания) за 800 лет тому назад на берегу моря стоял высокий и знаменитый город, называвшийся Винета, к которому стекались изо всех мест большие склады товаров для торговли, чрез это сей город возвысился до такого значения, что в то время и в Европе, не только на Балтийском море, не было ему подобного, так что в нем городские и прочие ворота были сделаны из чистой, красной меди. Через такое богатство жители сделались до того кичливы, что стали совершать открыто такие насилия и морские разбои, которых сам Господь Бог не захотел долее оставлять без наказания, так как у них в этом городе никогда не было христианской веры, а только языческое варварство: за то-то король датский разрушил этот город до основания, и Господь в своем могущественном и яростном гневе послал то, что море устремилось на тот город. Еще и до сего дня, при ясной погоде, можно видеть в море под водой остатки древних строений. Правда, что после уничтожения города в Поморье (Померании) снова выстроен был другой город, называвшийся Юлиана, который также значительно возвысился, но этот город никогда не мог сравниться с вышеупомянутым городом Винетой по богатству; он наконец также пришел в упадок и погиб, потому что готы со своим королем Висбоа получили дозволение от датского короля селиться на острове Готланде. Здесь их король начал строить город и замок, названный по его имени Висби. Около того же времени большая контора в русском Новгороде была в силе, и в то время русский герцог с городским старшиной управлял городом, находившимся в большом процветании, так что ганзейские города посылали туда свои товары для торговли и складов; корабли их ездили туда зимою и летом, что видно из древних конторских шрагов. — Летом они ездили на кораблях вдоль но Нуе, которая течет от Новгорода вниз к морю. Зимою, по моему мнению, они ездили на санях и лодках, как теперь зимою из Швеции перетаскивают лодки санями по льду; таким образом там, где замерзло, переезжают на санях, где же место открыто, употребляют лодки, пока не достигнута берега. Город Висби на Готланде торговлею чрезвычайно разросся. В то время еще. никто не чаял о поездке в Ливонию, потому ганзейские города устроили в Висби большой склад товаров, туда же и московиты привозили на кораблях из России свои товары и торговали ими; также точно и из Швеции. туда перешло много торговли, и чрез то город более и более разрастался, так что там было выстроено множество превосходных домов; жители перенесли туда много медных дверей, железных засовов и ворот из разрушенного города Винеты. Но так как все непостоянно, то и с этим возвысившимся богатым городом случилось тоже самое, что и с Винетою. — В земле мекленбургской нашлось такое превосходное, глубокое место, где можно во время бури укрывать большие корабли без якорей и канатов и въезжать туда, сюда мало по малу мореходы, ради больших удобств, стали направлять свой путь с Готланда, так как оттуда с товарами можно проехать на Эльбу. Так как большие корабли могли только с большой опасностью (в то время опасность считалось большей, нежели теперь) проезжать через Зунд и по дальнему окольному пути, по этой то причине начали строить город Висмар на вышеупомянутому месте, который и стал процветать, что еще можно заметить по прекрасным домам и церквам. Но как уже сказано, что все на свете тленно, так случилось и с этим городом. Когда открыта Ливония, как дальше будет рассказано, то этот город мало по малу так упал, что большая часть домов, которые и теперь еще целы и почти также высоки как церкви, стояли пустыми в течении многих лить. В мое еще время можно было нанять за 12—15 талеров в год прекрасный дом, который не выстроить и за нисколько тысяч; но впоследствии, при достохвальном правлении герцога мекленбургского, город опять несколько поправился.

ГЛАВА V.

О первоначальном открытии кораблями достохвальной провинции Ливонии.

В 1148 г., а некоторые пишут в 1158 году, из Бремена отплыл корабль с купцами и товарами, полагая причалить к городу Висби на Готланде; но гонимые Божьей непогодой и ветром, они не могли пристать к Готланду. Северо-западный бурный ветер принес их к берегам Курляндии. Так как они не решались пристать к незнакомому, по тогдашним документам (?) берегу, то Бог устроил так, что они увидели перед собою плывущее рыбачье судно, которое направляло свой путь в Двину. Так как они тогда подумали, что судно это приедет же в гавань, то предав себя милосердию Божию, они осмелились последовать за судном, и за ним вошли в реку Двину. Когда же дикие, языческие народы увидели, что к ним прибыл такой большой корабль, какого они в жизни своей не видали, то набежали к нему большими толпами смотреть на его прибытие, что им издали казалось очень странным. У них возникали различные мысли, что делать с этими новоприбывшими людьми, которых они никогда не видели и о них не слышали, также как об их больших кораблях. Христиане же в первую ночь оставались на своем корабле, на реке, и держали совет, что им далее предпринять. Утром же некоторые из них поехали на берег, и взяли с собою пустые бочки, поставили их на берег и поставили на них хлеб, пиво, съестные припасы и другие вещи, о которых полагали, что язычники ими воспользуются. Затем они знаками подозвали некоторых и тем побудили их приблизиться: тут христиане протягивали язычникам руки и дарили им сахар, винные ягоды, изюм, белый хлеб и т. д. и ласкали их, и так как они не умели с язычниками говорить, то они последних хорошо угостили и отпустили домой, чтобы они рассказали своим родным и друзьям, с какою добротой обошлись с ними христиане. На третий день язычники стали часто приходить, принося христианам гостинцы и подарки, как то: мед, молоко, кур, яйца, птиц и зайцев. Затем христиане снова угощали их и дарили шляпами и лентами для шляп, подтяжками, зеркалами, поясами, красными удочками (?), ножами, гребнями и иголками, чрез то дружба возросла, так что на четвертый день язычники снова пришли и принесли с собою баранов, рыбу, лен, мед, воск, яйца, птиц, мясо и шкуры диких зверей; все это они разложили на земле и дали понять знаками, так как говорить не умели, что желают производить мену. Когда христиане поняли, чего они хотят, то отложили некоторые из принесенных ими вещей по одиночке, а при каждой вещи положили по нескольку монет, давая знать, что вещи хотят купить; но так как язычникам еще были незнакомы деньги, то они показали знаками, что им это не годится, а что они хотят меняться на товары, разложенные христианами; тут христиане стали предлагать товары, убавляли и прибавляли, пока обе стороны не оставались довольными. Затем они подавали друг другу руки, брали товары один от другого и уходили.Таким образом они научились торговать в первый раз друг с другом. Когда на следующий день пришел бедняк нищий, то они выложили ножик, ленту на шляпу и несколько иголок для шитья мешков, нищий же с своей стороны положил несколько яиц, думая, что их довольно будет за эти разложенные товары, однако христиане знаками показали ему, что яиц слишком мало, и товары нельзя отдать за них. Тогда он вынул из за пазухи два беличьи уха, в которых были вогнуты маленькие серебряные штифтики, это он положил возле яиц, и дал понять, что теперь товары уже будут оплачены. Хотя христиане это и считали слишком малоценным, но все-таки согласились на торг, чтобы тем побудить язычников приносить своего рода деньги. Полагают, что у древних монеты в 3 шиллинга и в 2 шиллинга получили не немецкое название: аус и нагат; 3-х шиллинговый монеты еще называются эрами. Дружественно обращались с язычниками в течение двух недель, меняя товар на товар, и поведя свое дело так, что надеялись приехать на следующий год и устроить лучшую торговлю — христиане и язычники дружелюбно распрощались. Чтобы на будущее время понимать языческую речь, они приманили к себе мальчика, дарили ему ежедневно сахар, винные ягоды, изюм, белый хлеб и проч. и побудили родителей согласиться отпустить с ними этого мальчика, взамен того они оставили у них своего мальчика, дабы он изучил их язык. Склонив родителей подарками, они взяли с собою этого 15-тилетнего языческого мальчика, крестили его в Бремене, старательно научили его немецкому языку, чтобы он в следующем году мог служить им толмачом. Прибыв же благополучно в Бремен, корабельщик и купцы рассказали обо всем, и хотя первоначальная прибыль и польза были невелики в сравнении с великой опасностью, но они все-таки в следующем году снарядились, чтобы отправиться туда с различными подходящими для тамошнего торга вещами на двух кораблях.

ГЛАВА VI.

О вторичном прибытии бременских купцов в Ливонию на двух кораблях.

В 1149 году бременские купцы снова выехали на двух кораблях из Бремена в Ливонию, благополучно прибыли с кораблями и своим добром в гавань реки Двины, и привезли с собою взятого в предшествовавшем году языческого мальчика, который уже хорошо говорил по немецки; они также привезли с собою несколько разных ремесленников и золотых дел мастера, которым язычники очень удивлялись. По своем прибытии они съехали на берег и взяли мальчика с собою. Тут их встретили язычники с большою радостью; обходились с приезжими с великой добротой, торговали товаром на товар, и они добыли множество кож, льна, пеньки, воску, сала и звериных шкур. Нагрузив же свои корабли, они пригласили к себе в гости 30 знатнейших язычников, хорошо их угостили и на прощанье записали их имена, также заключили дружеский контракт, чтобы им ежегодно можно было торговать свободно и надежно, безо всяких препятствий, они обещали всегда обращаться друг с другом ласково и милостиво, и на этот раз купцы оставили своих 4 людей с остальными товарами, затем благословясь поплыли обратно, в Бремен. Четверо купцов по своей охоте пробыли у язычников всю зиму, и снова счастливо возвратились в Бремен, получив хороший барыш от привезенных товаров. Тогда до епископа бременского дошел слух, что открыта языческая страна, он дал знать об этом папе, который немедленно приказал ему и дал надлежащие указы, чтобы епископ, когда купцы поедут в третий раз, отправил. с ними богобоязненного и благочестивого священника, для старательного расследования обстоятельств Ливонии и насаждения в ней христианской веры. Для каковой цели епископ и отыскал способного священника, по имени Мейнгарда, который ради славы Божией охотно согласился и собрался отправиться в языческую землю с одним молодым крылошанином.

ГЛАВА VII.

Как бременские купцы в третий раз прибыли в Ливонию и привезли с собою священника.

В 1150 г., в день Филиппа и Иакова, несколько купцов в третий раз отправились в Ливонию и взяли с собою богобоязненного священника Мейнгарда (которого впоследствии папа сделал епископом) с его крылошанином Иоанном Гартманом и еще одним подмастерьем, по имени Фомою Штегером, которому он предоставил должность дьячка (кистера); все они 24-го мая благополучно прибыли в Ливонию по Двине. Тут купцы построили несколько лавок на реке Двине в 2 милях от моря, где они могли жить сами под кровлей и могли держать свои товары, а также устроили необходимое жилище для своего священника Мейнгарда и его товарищей. Мейнгард некоторое время проповедовал только купцам и экипажу кораблей, пока он и его товарищи не выучились ливонскому языку; тогда он стал поучать постепенно с кротостью и язычников слову Божию, но снисходительно и кротко, привлек многих также добрыми делами, так что они обратились в христианство. Эти жилища священника и купеческие лавки и дома были построены на берегу реки Двины на том месте, где теперь стоит город Рига, и полагаюсь по этому, что эти строения на берегу были построены в ряд (Reihe, Riege), потому и названо это место Ригою. Отсюда, говорят, город Рига имеет свое название. Мало-помалу стали тут же строиться и рыбаки, также рабочие, которые находились при товарах, плотники и другие, которые нашли себе тут прокормление. Таким образом язычники со временем стали являться к ним из далеких мест со своими товарами, стали продавать и торговать, а с течением времени все купеческие приказчики и служители лучше научились языку. Эти корабли стояли около трех месяцев, пока их снова не нагрузили и они не отплыли обратно; на этот раз купцы также оставили много товаров и несколько своих людей; эти оставленные купцами люди, по отплытии кораблей, торговали с хорошим успехом. Своего священника с его товарищами они оставили тут, и снабдили их обильно всем необходимыми В том же году в июле месяце отплыли из Бремена в Ливонию еще два корабля. Эти корабли доехали до Двины, вели там свой торг, и после шести недель снова нагрузили «свои корабли. Эти купцы привезли с собою для поселения в стране стекольщика с женой, а также и кузнеца с женой и челядью; привезли также с собою солод, муку и много котлов, потому что язычники прежде мало употребляли для варения пищи котлы, а больше глиняные горшки. Между тем как корабли снова нагружались, священник Мейнгард разузнал почти все обстоятельства страны, образ жизни, также веру и жизнь языческих племен описал епископу, также и то, что он видел, как трудно ему будет насадить христианскую виру и христово крещение у идолопоклонных и колдующих язычников; он писал бременскому епископу и просил, чтобы он все это донес папе, дабы тот сделал распоряжение и назначил ему несколько телохранителей, также чтобы в страну прислать еще каноника с викарным и капеллана, которые были бы снабжены необходимым содержанием, он с своей стороны не перестанет стараться, и предвидит; что страна будет превосходной, плодородной провинцией и с Божьею помощью может быть обращена в христианскую веру. Время требует уже того, чтобы сделать затраты на привоз в страну извести и камней, на постройку церкви, и при случае основать какой-нибудь монастырь и укрепить его, чтобы можно было в нем укрыться, когда язычники озлобятся, как того должно опасаться, когда станут бичевать их идолопоклонство и колдовство проповедью покаяния. Когда эти корабли прибыли благополучно обратно в Бремен и епископу было передано письменное донесение священника Мейнгарда, то епископ весьма обрадовался письму, и скоро отправил к папе разумного мужа с донесением о Ливонии. Когда последний прибыл к папе, то папа был очень обрадован, и это известие так ему было приятно, что он отслужил благодарственную обедню дабы Бог послал успех этому предприятию и в той стране водворилась бы и распространилась христианская вера. Для этой цели папа назначил двух комиссаров, которые должны были постоянно принимать и сообщать ему сведения о всех событиях и нуждах страны, который будут представляемы епископом бременским. Папа приказал также, чтобы епископ приготовил в Бремене на следующий год материалы для постройки в Ливонии церкви в честь пресвятой девы Марии, которой он поручал покровительство и защиту над церквами и страной Ливонии, и священника Мейнгарда он назначил епископом, и послал ему епископское одеяние вместе с другими прекрасными подарками; кроме того папа писал епископу бременскому, чтобы он дал Мейнгарду нескольких других священников в помощь, и кроме того обильное, необходимое им содержание, и чтобы он избрал удобное место, где можно было бы построить каменный монастырь для аббатства, и чтобы епископ Мейнгард старался доказать свое рвение в дальнейшем насаждении христианской религии, папа же доставить для того всевозможную помощь и все необходимое.

ГЛАВА VIII.

Как бременский епископ получил ответ от папы и исполнил его приказание.

Когда посланец от папы снова прибыл в Бремен к епископу с твердым и положительным приказанием взяться за дело серьезно, не щадя никаких издержек, то епископ стал прежде всего запасаться известью, камнем и каменщиками, также как и прочими рабочими, каковые запасы вместе со строителями он отослал в следующем году в Ливонию на купеческих кораблях, а также с несколькими вооруженными людьми, которые поехали сперва как будто они были купцы. Все они счастливо прибыли в Ливонию, скоро затем выстроили в двух милях от Риги замок Кирхгольм, и затем по Двине, на Гольме начали строить церковь из извести и кирпича и постепенно построили для себя и для строителей на Гольме хижины и дома, каковые незнакомые постройки казались очень странными язычникам, в особенности потому что они никогда прежде не видали каменных зданий. Но как постройки были начаты на острове и никому не мешали, потому язычники охотно это дозволяли, не хотели также и подарков, а строить позволяли по доброй воле. Таким образом прежде сооружена церковь на Гольме и внесены в нее колокола, алтарные столы и прочая церковная утварь, и начата открытая проповедь против постыдного злоупотребления языческого идолопоклонства и колдовства, и хотя сначала язычники часто прибегали в церковь, ибо и без того простая чернь любопытна видеть что-нибудь новое, во со временем все-таки более значительные язычники, которые обдумали дело, стали питать подозрения и злобу к проповедникам. Но пока еще язычники не ставили преград и не возмущались против них, христиане держались в стороне, и епископ мало по малу стал проповедывать жарче против языческого идолопоклонства, наказывать за него, и крестить тех, которые склонялись принять христианскую веру. Епископ Мейнгард начал также чеканить монету, на одной стороне изображая образ пресвятой девы Марии, а на другой вновь выстроенную церковь; у меня еще есть такой пфениг. Такие изображения пресвятой девы Марии навсегда сохранили на серебряных и золотых монетах архиепископы рижские, а также и епископы дерптские, и таким образом они чеканили монету до тех пор, пока Ливония не отошла к короне польской.

Некоторые полагают, что сам Мейнгард съездил к папе в 1170 году с одним знатным языческим князем по имени Коббе или Куббе, который крестился со всеми своими родственниками, и который рассказал папе о всех обстоятельствах страны, и епископ благополучно возвратился в Ливонию, и проповедывал до 1193 года; тогда он скончался в мире и христиане очень об нем сожалели; он был епископом 24 года. Его кафедра учреждена в Риге, в Ливонии, где он и погребен в мире. Он крестил очень много язычников и обратил их в христианскую веру. Но язычники были очень озлоблены тем, что Коббе обратился в христианство, со всеми своими друзьями.

После смерти Мейнгарда епископом Ливонии был назначен Бартольд. Он начал строить Ригу, но язычники собрались из всех мест и выступили против Риги, чтобы истребить христиан. Тогда пришло много христиан на помощь епископу и произошла кровавая битва. Епископ убит вместе с Коббе и 1100 христианами. Христиане же убили 6000 язычников и одержали победу в 1205 году. Бартольд управлял 4 года.

ГЛАВА IX.

Епископ Альберт

После насильственной кончины епископа Бартольда, папа Иннокентий назначил епископом Ливонии в 1204 году некоего Альберта, который прибыл в Ливонию с некоторыми дворянами и другими военными людьми и солдатами и взялся за дело с жаром; привез с собою всякие материалы для построек и оружие, в чем ему явно помогал папа, а купцы делали большой подвоз не только из Бремена, но и из других городов и мест. Некоторые приезжали с женами и детьми, остались тут жить и заложили большую торговлю. Епископ Альбрехт усердно велел учить, проповедовать и крестить язычников, и в Икскуле начал строить крепость, а перед тем на Двине построил такие шанцы, что не обращал внимания на злобу язычников, а с твердостью. продолжал строить и силой принуждал языческие племена к работе при постройки крепости. Тогда язычники догадались, что готовится искоренение их, потому они собрались в толпы, выбрали несколько гор, казавшихся им удобными, и укрепили их как только умели, чтобы там укрываться и мешать работам христиан. Когда это дошло до епископа, то он написал в Германию, прося помощи, и советовал там учредить рыцарский орден, именно орден меченосцев, которым следует обещать награду за покорение языческих земель и людей в Ливонии и. за их рыцарские подвиги. Это предложение очень понравилось папе и вскоре после того он послал епископу буллы и привилегии, дабы исполнить таковое намерение со всем тщанием, на что епископ не медля употребил все старания, дабы это выполнить. Язычники также не дремали, потому что как только заметили, что дело это ведется против них, то укрепили одно место в Кокенгаузене при реке Двине, а также близь Зонцеля гору, которая еще теперь находится напротив Кангера, сильно укрепили и назвали крепость Герсике, там где протекает внизу Зонцельский ручей. Верх этой высокой горы они обстроили балками и частоколом и оттуда могли кругом бросать камни и защищаться, так что уж, конечно, эту гору нельзя было отнять у них без кровопролития. Кроме того вокруг горы они огородили крепким частоколом большой луг для своих лошадей и скота, для того, чтобы защищать, свое имущество и скот. Они потому действовали тут так быстро, что дорога из Икскуля в Ригу идет вдоль Двины, а затем дорога выходить через степь и пустоши к Герсбургу, точно также и дорога с другой стороны высокой горы Кангер, идущая через болото из местности Роденпойской в Зонцельскую, доходить также до Герсбурга. Потому-то язычники на обеих этих дорогах держали сильную стражу на расстоянии каждой восьмой части мили по одному человеку на высоком дереве с сигнальным рожком. Как только поставленные сторожа проведывали, что христиане готовятся к нападению на язычников, то один другому трубил сигнал к тревоге; в короткое время эти рожки раздавались на 10-20 миль, потому что такие рожки были у них во всех деревнях. Как только сигнал бывал подан, то всякий торопился с оружием, на лошади и пешком, отправиться в укрепление на упомянутой горе. Когда же являлись христиане, тогда начиналось сражение и битва. По истине, язычники пролили довольно крови за свою свободу, прежде чем были покорены.

ГЛАВА X.

Подобным же образом язычники выстроили крепость Кокенгаузен и защищались там с порядочными силами и часто собирались, занимали также иногда другие шанцы и горы для своей выгоды, также учреждали по своему порядок в страже для борьбы и обороны. Но когда епископ Альбрехт привлек в страну более людей, то учредил, по полученным от папы бумагам и привилегиям, орден братьев меча и освятил его; братья должны были вести себя чисто рыцарски (братья меча носили белые плащи с красным крестом). Эти меченосцы впоследствии избрали себе главою гермейстера, который мог вести их против врагов. Первый, назначенный в эту должность был магистр Винно, который был муж благочестивый и воинственный, рыцарски сражавшийся за христианскую веру.

Когда епископ Альбрехт выстроил крепость Икскуль, то с язычниками стали происходить многие, кровавые схватки. Когда же язычники в Вике выбили шведов из города Леаля и сожгли бург с помощью эзельцев, тогда епископ Альбрехт ополчился и пошел в Вик, снова покорил эстонских язычников с эзельцами, так что они снова должны были отстроить бург Леаль, и епископ назначила туда епископа по имени Германа. Тогда же начата постройка башни в древней Пернаве, которая впоследствии перемещена и перенесена в Гапсаль. Говорят, что епископ Альбрехт выстроил также замок Дален.

ГЛАВА XI.

Когда же Вальдемар П, король датский, узнал, что епископ Альбрехт покорил виковцев, то он захотел попытать своего счастья у язычников в Гарриене и Вирланде и послал в Ливонию войско, которое и покорило упомянутые Гарриен и Вирланд. Вскоре после того сам король Вальдемар прибыл в Ливонию с епископом Лунденским, и в 1223 году начал строить город Ревель, впоследствии же выстроил также замок Везенберг и Нарву. Этими землями и городами король датский владел до 1347 года, когда он продал и уступил Нарву, Ревель и Везенберг ордену (к которому в то время принадлежал, также брат короля, по имени Ганс) за 19000 серебряных марок.

Около того времени, как епископ Альбрехт покорил эзельцев в Вике, благочестивый магистр Винно построил в Ливонии Зегевальд, Венден и Ашераде, затем он пал от руки низкого убийцы в 1223 году вместе со своим капелланом, управляв 18 лет со славой и похвалою. Убийцу колесовали. Магистр Вино покорил Кокенгаузен и Герзебург и убил русского короля вместе с 600 человек русских. После него был избран магистром Волквин, который выстроил город Веллин (Феллин), язычники же сильно ополчились, чтобы воспрепятствовать постройке, и они убили многих христиан, так как тогда же были взяты в плен все братья ордена, кроме 10-х. После этого епископ Альбрехт сам поехал в Германию и склонил герцога Альбрехта саксонского к тому, что он с ним прибыл в страну с войском, и скоро истребил 1500 язычников, сам же потерял только 60 человек, остальные же язычники разбежались по лесам. Когда узнали об этом эзельцы, то соединились с жителями Иервена и другими эстонцами, чтобы отомстить герцогу Альбрехту за понесенный урон, но герцог Альбрехт с радостью пошел прямо против них и, напав на них, при Кунделе в Иервене истребил, и затем оставил страну со славой. Затем некоторое время христиане пользовались спокойствием. Но когда язычники проведали об отсутствии герцога Альбрехта, то стали так досаждать христианам, как только могли. После того прибыл из Ирландии в Ливонию граф Альбрехт со множеством пилигримов и наемных солдат, и пошел походом против эстов, собрал все свои силы на поле под Веллином; тут было дано большое сражение, так что 1400 язычников были убиты, при чем христиане потеряли не более 100 человек. Наконец прибыл герцог Баруин вендландский (вендский) со множеством рыцарей, после чего случалось немало стычек между рыцарями и эстами. Но как только литовцы и русские приметили, что христиане одолевают эстов — язычников, то сильно вознегодовали на это и придумали этого не допускать, для какой цели и собрали большое литовское войско. После этого гермейстер (магистр) пошел на них войною, нашел их у Юннокюля и в битве истребил их 1900 человек, остальные же обратились в бегство, которых великий магистр с иностранными рыцарями и солдатами преследовал до Кокенгаузена. Здесь же снова было убито 500 русских.

ГЛАВА XII.

Герман Балк.

После того в Ливонию прибыл граф Арнштейн из Тюрингена со множеством наемных солдат. Магистр отправился зимою с гостями в страну Эзель, и они истребили всего мужчин, женщин и детей до 2500 человек. Затем магистр Волквин отправился со своими людьми в Семигалию, где также произошло сражение, в котором убиты были 600 язычников и 300 христиан; остальные христиане уехали обратно на своих кораблях. Но вскоре после того семигалы сухим путем пошли против магистра, тогда снова произошла жестокая битва, причем 500 семигалов и 300 христиан были убиты. После этого литовцы пришли против магистра Волквина со множеством народа. Последний же пошел им на встречу с рыцарской отвагой, ведя своих христиан и людей графа; тут случилось большое кровопролитие, так что на месте легло до 2000 литовцев, а со стороны христиан погибло 500 человек. Затем граф возвратился обратно в свою страну.

Магистр же Волквин должен был оставаться в большой опасности среди озлобленных литовцев и язычников. Потому что теперь против него было много врагов; не только языческие народы Ливонии, которые, конечно, еще не были покорены, но врагами были и литовцы, русские, и шведы и король Вольдемар датский по причине города Ревеля, который он у них отобрал и приказал прочнее укрепить камнями. Этот город принадлежал с тех пор братьям ордена, пока папа не приказал, в знак милости, отдать его королю датскому, пока наконец он сам, как упомянуто выше, не продал его в 1347 году ордену за 19 000 марок. Таким образом благочестивый магистр Волквин должен был постоянно сражаться среди великой опасности, угрожавшей его жизни, с многими врагами христианства, так что он наконец ясно видел, что без особенной помощи и поддержки христиане долее ничего не могут сделать против такого множества врагов, и потому, посоветовавшись с братьями, решил, с согласия однако, императора и папы, дабы иметь больше помощи и поддержки, присоединиться к великому магистру и немецкому (тевтонскому) ордену в Пруссии; они начали сноситься и переговаривать и решили слиться с немецким орденом, затем папа изменил их орденскую одежду, и указал им носить черный креста на белом плаще. Магистр Волквин, во время происходивших переговоров, пошел войною на Литву, и расположился на обширном поле; где ему литовцы противопоставили большие силы; битва была чрезвычайно жестокая, так что и благочестивый магистр, который мудро управлял 15 лет, рыцарски погиб в этой битве за славу Христа с 18-ю братьями ордена. Там же убит и граф Бренно со многими вирными героями.

Когда же великий магистр Герман фон Зальца в Пруссии узнал о смерти магистра Волквина (после того как император и папа совершили соединение меченосцев в Ливонии с прусским орденом), то прислал на его место другого магистра Германа Валка, который прибыв в Ливонию, был встречен и принят всеми христианами и братьями ордена с радостью и почестями, и все христиане ликовали по случаю этого происшедшего соединения. И император послал им в помощь с новым магистром полторы тысячи марок, а великий магистр прислал им в Ливонию на помощь 60 братьев со многими рыцарями.

Во времена этого нового магистра Германа Балка, русские причинили ордену много вреда, в особенности же епископству дерптскому, за то он пошел против замка Изеборга; тут русские встретили его бесстрашно и русских было убито 800, остальные обратились в бегство, и многие были взяты в плен. Затем он пошел на Псков, в Россию, и стал вокруг, чтобы штурмовать город и замок со своими рыцарями и братьями. Тогда русские пожелали заключить мир и согласились обе стороны на том, что их король Гуполдт обязался отдать город, замок и все, что в них находилось, ордену, а сами они примут христианство. Магистр занял замок и город, оставив там двух из своих братьев и прочих людей, возблагодарил Бога, и ушел с остальными в свою страну.

В 1245 году король Александр новгородский пришел с сильным войском и взял снова Псков силою, хотя они и сопротивлялись рыцарски, и тогда во Пскове были убиты 70 братьев ордена. После шестилетнего управления, Герман Балк умер в 1245 году; он вел не одну войну против врагов Господних. Псков находился только 2 года в руках христиан.

ГЛАВА XIII.

В 1200 году была начата постройка города Риги, а в 1230 города Ревеля, и в тоже время была начата постройка монастыря против Двинского порта. Там было основано аббатство и со временем там было возведено большое внешнее укрепление, где жили многие из рыцарей ордена. И когда Рига стада постепенно возвышаться, тогда архиепископ рижский и магистры со своими братьями и приверженцами ордена завели споры за верховную власть над городом Ригой. Тогда пана послал в страну весьма ученого и разумного мужа, кардинала Моденского, с обширным полномочием, чтобы он привел в порядок все дела. Тогда рижане достали с Готланда писанное право, и дали упомянутому кардиналу утвердить его; этим правом они руководствуются и до сего часа. Тот же кардинал назначил городу Риге особенные границы, утвердил их и закрепил, дал также дальнейшее полномочие динаминдскому аббату снабжать и впредь город необходимыми и сносными привилегиями, в особенности относительно лесов динаминдского округа и пастбищ, также как и по рыболовству в реке Двине. 8атем приказано также, чтобы архиепископ имел свое жительство на епископском подворье в Риге и ему предоставлен был ключ от одних ворот, ключи же от прочих ворот должны были находиться у городского магистрата и его бюргеров, а члены капитула должны были иметь свои собственные дома и квартиры близь соборной церкви. Магистр же должен был иметь жительство и квартиру в рижском замке, а город был обязан отдавать почести и присягать обоим правителям страны — магистру и архиепископу, и обе стороны были обязаны помогать друг другу, чтобы наносить вред язычникам и оказывать им сопротивление. Оба они, магистр и архиепископ, обещали это исполнять и способствовать всячески увеличению и благосостоянию города Риги, также и защищать его. Впоследствии были выстроены многие монастыри и другие госпитали и церкви, как-то: св. Иакова, св. Иоанна, св. Магдалины и св. Марии. Соборная церковь или Мариинская осталась главной церковью архиепископа. Монастыри, как: св. Духа, Марии Магдалины и другие, заключали в себе аббатства, мужские и женские монастыри. Многие дома призрения для бедных состояли под покровительством (jus patronatus) нескольких граждан из известных родов; они заведовали ими и улучшали по своему усмотрению. Судом в городе заведовал магистрат со своими городскими фохтами, разбирая затруднительные и бюргерские дела, и в некоторых случаях дозволялась на магистрат апелляция к правителям страны. Прочие должности замещались от магистрата, как места по торговле, лугам, по надзору за их конюшнями, по надзору за мясными рядами, за булочными, места при весах и браковке, по артиллерии и судоходству, должности земских фохтов и другие.

ГЛАВА XIV.

Гильдии

Выстроены были также два бюргерские общественные дома, которые называют большою и малою гильдиями; в большой гильдии бюргеры, производившие торговлю, пировали свои свадьбы и другие празднества, назначали на должности и вели свои порядки и поддерживали их. Из своей среды они выбирали эльтерманов, заседателей и других знатных бюргеров в старшины, которые должны были занимать свои должности и управлять кеммерейным судом, экономическим, гильдиями, судом по бюргерским проступкам, если подобные случались в цехах, по раздаче милостыни и пожертвований для бедных, и по поддержке здания. Они праздновали свои особенные пиры на масленицу, стрельбу в птиц на Троицу, и гильдейский стол и попойку в Михайлов день, и с позволения магистрата имели другие необходимые сходки, а имея доступ в члены магистрата и право выступать из него, всегда поддерживали и укрепляли с ним необходимые сношения.

Таким же точно образом амты малой гильдии имели свои братства, как то: портных, скорняков, кузнецов грубых и тонких работ, булочников и мясников, оружейников, седельников, столяров и других ремесел; они также как и купцы в большой гильдии, держали свои сходки, но имели от почтенного магистрата данные им особенные шраги (уставы) по специальным амтам; некоторые имеют свои особенные ремесленные шинки, как портные, сапожники, скорняки и т. д., и имеют амтовых эльтерманов; для ревизии же над всеми амтами назначаются от магистрата амтс-герры, которым все они должны платить пол-брока (штраф).

ГЛАВА XV.

Оба правителя страны, архиепископ рижский и магистр, поделили между собою все замки и земли, об чем я впоследствии упомяну в конце этой книги, и укажу, каким образом были поделены земли и замки. Архиепископ рижский имел в своем подчинении пять других епископов; именно: епископа дерптского, имевшего регалию, в силу которой пред ним несли золотой меч, епископа ревельского, епископа гапсальского, епископа эзельского и епископа курляндского. Все епископы, как упомянуто, имели свои особенные епископства. Архиепископ рижский поделил выпавшие на его долю замки и земли между членами своей капитулы сообразно с их званием, как и прочие епископы поступили таким же образом.

Точно также действовал и магистр в Ливонии в отношении своих подчиненных: ландмаршала, командоров и фохтов. Архиепископу и магистру принадлежало право предпринимать поход. Затем они сделали во всей стране перепись всех сословий и городов. Последние обязаны были единодушно идти в поход; каждый по установленному порядку и по состоянию своего имущества должен был нести рыцарскую и конную службу; как города так и домовые люди должны были по своему состоянию давать помощь и пожертвования, чтобы можно было быть готовыми во всякое время встретить врага лицом к лицу.

ГЛАВА XVI.

После Германа Балка великий магистр прусский прислал в Ливонию другого магистра Гейнриха Гомбургского но он заболел и сложил с себя достоинство магистра в 1247.

За ним следовал третий магистр Дитрик фон Гронинген. Этот магистр покорил язычников в Курляндии и построил Гольдинген. Тогда многие курляндские язычники передались языческому королю Мендову, который был заклятым врагом христиан. Этот король подступил с 30000 собранных литовцев и куронов к замку Амботен, в курляндском епископстве. Когда он начал сильно штурмовать замок, то магистр со своим маршалом и войском бросились из засады в лесу на его лагерь, и обратили литовского короля Мендова в бегство, и многих язычников взяли в плен; при этом убиты 4 члена ордена и 10 человек рядовых, литовцев же погибло 1500 человек. После трех лет управления и рыцарских подвигов, этот магистр отправился к папе по делам ордена.

В 1250 году великий магистр снова прислал в Ливонию магистра по имени Андрея фон Штауверландта (Штокланд), который управлял в течении 6 лет. В продолжение этого времени он победил самаитов, семигалов и литовцев, которые выступили против него, опустошил, всю страну, избил и взял в плен множество народа, сжег также собственный замок литовского короля Мендова, где он обыкновенно жил. После этого магистр отошел и возвратился в Ригу со своим ополчением и великой добычей с великим торжеством, разделил добычу во славу Божию и отдал много бедным, остальное поделил между военными людьми.

ГЛАВА XVII.

Король Мендов

После того, во времена шестого великого магистра прусского Поппе фон Остерна, король Мендов послал к ливонскому магистру Андрею сказать, чтобы в назначенный. день он его посетил и переговорил с ним лично. Магистр Андрей с братьями и рыцарством изъявил на то согласие и отправился дружески к королю; король Мендов принял его с княжескими почестями, великолепно и роскошно, и угостил его изысканно приготовленным пиром. После окончания пира, король глубоко благодарил магистра за то, что он к нему прибыл. Магистр многими дружескими увещаниями склонил его к принятию христианства, с тем однако, чтобы магистр согласился возвратить ему его земли, и после крещения выхлопотать, чтобы его, как христианина, короновали в короли с его супругой. На том они дружески расстались. Магистр представил это дело папе со всеми подробностями, чему папа весьма был рад, и дал магистру в этом деле полномочие действовать по усмотрению, крестить и короновать короля с его супругою. За тем магистр приказал сделать две прекрасные и великолепные короны и отправился с епископом рижским Альбрехтом П, многими командорами и прелатами, также и рыцарством, к королю в Литву; где их приняли очень роскошно. Дан был большой пир, король и его супруга Марта были крещены, и магистр короновал их обоих; там же крестилось множество народа и по полномочию папы, магистр возвратил королю его землю и затем возвратился в свою страну с епископом и своими спутниками. Случилось это в. 1255 году.

После этой коронации, магистр Андрей отпросился у великого магистра и сложил с себя должность ливонского магистра и заехал к королю Мендову, который провожали его на значительную часть пути; магистр Андрей отправился в Германию и водворился там на жительство; великий магистр устроил ему почетное местопребывание.

ГЛАВА XVIII.

По удалении и магистра Андрея в магистры был назначен благочестивый Эбергард, который управлял только два года. Он ходил походом против самаитов и других языческих племен, убил и взял в плен множество из них, принес с собою большую добычу и с торжеством возвратился в Ригу, заболел; приказал отвезти себя в Германию и там умер.

После того великий магистр прислал магистром в Ливонию Ганно фон Зангерсгаузена; он прибыл в Ливонию со многими хорошими людьми, управлял 5 лет благочестиво и осторожно, и радел на пользу Риги честно и похвально. В 1258 г. он велел построить замок для тевтонского ордена в Самландии. Жители Самландии хотели овладеть этим замком и подступили к нему с большими силами, но замок защищали множество братьев ордена и других хороших людей, и Ганно быстро ополчился на воде и суше и освободил замок, отправился потом далее в Самландию, побил много врагов и, взяв множество добычи, через Курляндию возвратился в Ригу. В этой борьбе погибли 3 члена ордена и 40 человек других людей.

После этого магистром Ливонии был назначен Бургард фон Горнгаузен, бывший прежде командором в Кенигсберге; он управлял 3 года. Он одарил короля Мендова драгоценностями и другими подарками. Хотя король Мендов с своей стороны и отда-рил взаимно магистра, но сердце его, однако, снова лежало более к язычникам.

Этот магистр Бургард отправился через Курляндию осмотреть замок Мемель. Когда он туда прибыл, язычники устроили засаду в лесу. У магистра было 40 орденских братьев и кроме того около 500 человек воинов, но язычников было несравненно больше. Произошло сражение, магистр был ранен и убито 12 членов ордена. Но со стороны язычников погибло также очень много народу. Магистр со своими людьми вошел в мемельский замок, выздоровел там, и через Курляндию снова возвратился в Ригу. Теперь магистр собирался отомстить самаитам за нанесенный ими вред. Когда они о том узнали, то отправили к магистру своих послов и просили мира. Тогда архиепископ рижский заключил с ними мир на два года, надеясь в это время обратить их в христианство и научить их догматам веры.

ГЛАВА XIX.

Войны

По прошествии этих двух лет король самаитов ополчился, выступил против христиан с большими силами и дал обет своим богам, что если они ему даруют победу, то он им пожертвует третью часть всей добычи. Узнав о том магистр отправил полковника Берендта фон Цавена с войском к Мемелю, через Курляндию. Братья ордена, находившиеся в Мемеле и Гольдингене, были воодушевлены мужеством. Полководец Берендт увещевал своих спутников напасть со стойкостью на язычников ради славы Божией, и тотчас же напал на врагов. Произошла большая битва и с обеих сторон погибло много народа. Были убиты 43 орденские брата, но язычники наконец овладели полем битвы и возвратились домой. Христиане отступили в Гольдинген. Как только узнал об этом магистр, то собрал много народа, и отправился против врагов в Курляндию; литовцы же и самаиты тайно ушли из лесу, в котором укрывались, и встречи не последовало. Магистр пошел дальше в землю семигаллов, подступил к одному бургу, взял его штурмом, затем построил замок Доббельн, который снабдил сильным гарнизоном. Этому Магистру Бургарду много было хлопот с королем самаитов, королем литовским и королем русским, которые все три единодушно решились возвратить Ливонию язычникам, а тевтонский орден с христианами изгнать из страны. Впоследствии он был изменническим образом убит в сражении при Доббельн, и в.той же битве погибли до 150 братьев ордена, прусский маршал, и многие германские дворяне; кроме того, 14 членов ордена попали в плен, из которых восемь были сожжены в честь языческих богов, других же шестерых мучили, отрубили им руки и ноги, а тело четвертовали. Потом язычники напали на оба замка Керзау и Доббелен. Этот магистр управлял три года. Перед смертью он назначил на свое место брата ордена Иордана фон Эрбштадта, который в продолжении целого года причинял куронам и самаитам много вреда и досады.

ГЛАВА XX.

В 1268 году магистром был назначен Вернер фон Брейтгаузен (В копиях ниенштедской хроники его неверно называют Фрицгаузен). Он управлял 2 года. Около этого времени самаиты послали военноначальника Траммате с другими к королю Мендову и его королеве, чтобы условиться с ними, дабы они отступили от христианства и снова сделались язычниками, потому что христианством их обманули, а обещанное братьями ордена только один обман и неправда. Они (говорили самаиты) отвратили вас от ваших богов, ваш отец был могущественный король, а вы хотите своим детям оставить такой позор, что сами и ваши дети будете подданными. Вы находитесь в совершенном ослеплении, хотя все считают вас мудрым королем. Смотрите на самаитов и семигаллов, которые желают вам добра, и держитесь ваших богов, которых держались и ваши родители; если мы на самом деле узнаем, что снова стали язычниками, то Литва и Ливония подчинятся вам, и вы будете господином обеих этих земель. Услышав это, король разгневался на христиан и последовал советам самаитского вождя; но королева очень огорчилась и напоминала ему о великих почестях и дружбе, которые оказал ему и ей магистр ливонский, и что это постыдно, что он так позволяет вождю соблазнять себя. Но король стоял на своем и ничего не хотел знать. Тогда король Мендов велел во всех своих владениях ловить христиан и многих из них убили; он также послал к русскому королю и объявил ему, что он отступил от христианства, и это известие было очень приятно русскому королю; последний обещал оказать большую помощь против христиан и ордена.

ГЛАВА XXI.

Король Мендов мамелюк собрал большое войско против господних рыцарей ливонских. На встречу ему должен был придти король русский со своими людьми, также и король самаитов, и они хотели разрушить Ливонию и изгнать орден. Мендов подступил под Венден, но заметив, что русские не приходят, разгневался на вождя Траммате, за то, что он его обманул, и русские солгали, и возвратился обратно в свою землю.

Магистр Вернер прочно вооружил свои, земли, ему была оказана сильная помощь из Германии и Пруссии. Русский король пришел со своими полчищами в орденскую землю, опустошил и сжег город Дерпт, но замок, куда укрылся епископ, гарнизон из братьев ордена спас, успешно защищаясь. Когда магистр узнал об этом, то пошел освобождать дерптцев; но когда пришед со своими людьми, то русские уже ушли в свою страну. Магистр оставил в Дерпте сильный гарнизон и пошел в Россию, опустошил, выжег ее, убил много русских, и снова возвратился в Ригу. Вскоре после того он послал своих людей в Курляндию, приобрел там один замок, который его войска сожгли. Совершив много благих дел этот магистр заболел, отправился в Германию и там умер.

В 1269 году магистром был сделан Конрад фон Мандерен. Он вел много войн с русскими, с куронами и самаитами, был также в битве с семигаллами, в которой погибли многие с обеих сторон. Он приказал также построить в Ливонии крепкий замок, названный Вейсенштейном, и после того просил увольнения от должности, по трехлетнем правлении.

В 1272 г. великий магистр прислал в Ливонию другого магистра, которого звали Отто фон Ротенштейн. Последний управлял 4 года и дал большое сражение русским. Со стороны христиан пал епископ дерптский Александр, а русские обратились в бегство. Тут было убито и взято в плен около 500 русских. После этого магистр Отто собрал большое войско до 18000 человек конницы и пехоты, кроме того 900 человек посадил на корабли, опустошал, жег и взял наконец замок по имени Изеборг, сжег его дотла и стал лагерем под Псковом, который был сильно укреплен. Хотя король новгородский и послал русским помощь, но это им все-таки не помогло.

ГЛАВА XXII.

Наконец прибыл русский герцог (князь) по имени Иордан, он был королевским наместником. Он дружески вел переговоры с орденом, так что обе стороны заключили мир.

В следующем году магистр Отто воевал с литовцами и семигаллами. В одной битве магистр Отто погиб с 10 членами ордена, у язычников также было много убитых, и таким образом обе стороны разошлись. Братья тотчас же назначили наместником некоего Андрея. Последний был убит в одной стычке с литовцами.

ГЛАВА XXIII.

Распространение христианства

С открытия Ливонии до сих пор, значить в течении более 120 лет, шли кровопролитный войны; в это время христианство сильно распространилось в Ливонии. Епископы ревностно поучали и крестили язычников; то там, то здесь, строили в стране церкви и монастыри, народ жертвовал охотно ради славы Божией, папа помогал буллами и другими средствами; христиане сначала также оказывали великое усердие в отношении таких учреждений, способствовавших расширению христианства, потому-то так многие князья, рыцари и графы оказывали обильную помощь, не щадя своей крови. Также умножилось и мореходство и торговля в Ливонии изо всех приморских городов, отчего города пришли в цветущее состояние, как Рига и Ревель, куда многие купцы и ремесленники переселились из Германии с женами и детьми; чрез это торговля к Висби на Готланд мало помалу очень уменьшилась и наконец вовсе прекратилась; самый город Висби до того упал, что прекрасные большие дома, еще видимые и теперь, пришли в совершенное разрушение, между тем как с течением времени ливонские города, стоящие на берегу моря, заметно разрастались и пришли в процветание. Новгородская контора оставалась, однако, в цветущем состоянии: купцы из Ганзейских городов направляли все еще свой путь туда и делали эту контору складочным местом для своих товаров, это продолжалось даже и тогда, когда великий князь взял Новгород в 1479 году. До тех пор этот город, пользовался своим самоуправлением; но когда в 1494 году многие купцы находились в конторе с драгоценными товарами, которые ценят более нежели в триста тысяч гульденов и русские из-за ничтожных, низких причин отобрали у них все товары, а купцов ввергли в заключение в башню, где они сидели более трех лет и наконец после многих требований от ганзейских городов освобождены были только весьма немногие, большая же часть из них умерли в башне, тогда все умы, а также и торговля, отвратились от Новгорода, потому что из всех дорогих товаров ничего не было получено обратно. В то время русские стольких ограбили дорогими товарами (как холст, шелковые материи, бархат, золото, жемчуг и драгоценные камни, сахар, пряности и коренья) что многие честные люди сделались бедняками. Когда купцы были обобраны донага, и выпущены из башни, то они отправились в Ревель, где их осталось только четыре человека, (между которыми находился Людвиг Бурстель, который впоследствии женился в Дерпте на дочери Шрикельмана, и был избран членом магистрата), остальные же потом уехали из Ревеля на корабле любчанина Гердта Оффендорфа, но все они погибли от жестокой бури вместе с кораблем в шведских шкерах, так что не спаслись ни кошка ни собака, как о том свидетельствуем эпитафия, в знак их памяти, в Ревеле, у моста при гавани. Впоследствии в Новгороде более не совершали никаких торговых операций, хотя туда еще иногда и наезжали купцы, так я и сам был там в 1570 году и имел дела в старом, полуразрушенном дворе конторы, где еще стояла часть церкви св. Петра, которую купцы некогда выстроили из камня. В то время под церковью еще существовал небольшой склеп, где я мог держать напитки и съестные припасы. Кроме того ничего уже не было, только еще одна деревянная комната, где я со своим слугой и с мальчиком имел пристанище, и еще другая подобная ей комната для русского дворника, который отворял и запирал двор. Таким образом погибла новгородская контора, и впоследствии. все русские товары стали привозить в Ригу, Ревель и Дерпт. Через это как эти города, так и другие на балтийском прибрежье стали возвышаться и процветать.

Также и во Пскове еще существовал гостиный двор для немцев при реке, протекающей чрез город мимо замка под городскими стенами, здесь приставали немецкие купцы, когда приезжали с товарами, именно на левой стороне реки против замка, где я часто бывал с товарами до 1560 года. Тогда во Пскове в этом месте был большой пожар, и гостиный двор сгорел.

Здесь я должен упомянуть какая была одна из многих причин, по которой торговля в России не только в Новгороде и во Пскове, но и в ливонских и в других городах видимо упала и прекратилась. Главная причина была та, что в 1554 году англичане проехали на север мимо Норвегии, открыли в земле московитов за Москвой гавань Колмегород (Холмогоры), куда они стали ездить ежегодно и торговать с московитами, которые были очень довольны тем, что у них там открылось мореходство; и московит дал им уважительные привилегии, и выстроил в Москве прекрасный каменный гостиный двор с лавками, где бы они могли продавать из года в год свои товары, местные и привозные; также и покупать там всякие товары, пригодные для них и дабы они могли вести свои дела с Колмегородом водою на своих кораблях и сухим путем. Чем дальше, тем больше они ездили, потому что получали из московитских земель всякие дорогие товары, как то: воск, сало, кожи дубленые и недубленые, всевозможные дорогие меха: собольи, куньи, рысьи, лисьи, беличьи и пр.

Вторая главная причина, почему ливонские города, в особенности Ревель и Дерпт, а по большей части и Рига с другими городами балтийского прибрежья, прекратили торговлю с Новгородом и Псковом, — то, что московит в 1558 году начал воевать с Ливонией, и покорил Нарву. Тогда любекские купцы стали проезжать мимо Ревеля в Нарву, в которой прежде у них не было свободной торговли, и они послали к императору и выхлопотали себе позволение свободно привозить товары и торговать в Нарве, не смотря на разорение ливонских городов, они также послали, некоего Иоанна Вагенера к московиту, и выхлопотали у него себе свободную торговлю, приезд и отъезд и ввоз и вывоз всяких товаров безо всякой пошлины. Так как они указали дорогу другим, то туда через Зунд отправилось много кораблей из Гамбурга, Антверпена, Англии, Брабанта, Голландии, Шотландии, Франции, которые ездили так часто, что им приходилось оставлять за нагрузку многие сотни ластов соли, холст, шелковые платья, бархат и другие товары в кусках, пряности и напитки они должны были отдавать дешевле, нежели покупали сами. Я могу сказать по правде, что слышал от московитов, что они купили множество фунтов чистого золота по 10 рейхсталеров за фунт, которое в Германии было куплено по 15 рейхсталеров, прекрасную камку целыми тюками по 1 рейхсталеру за длинный брабантский локоть, который нельзя было купить дешевле двух рейхсталеров, английские полотна наиболее 30-36 рейхсталеров, которые стоили 45 рейхсталеров. Это значить: выкопай другому яму и сам в нее упади. Для великого князя это была желанная торговля, и ему не представилось бы более удобного случая погубить Ливонию, чем этим путем; потому что дело у князя уже дошло до того, что лисфунт соли шел за 1 рейхсталер, и все товары его подданных должны были испортиться; но так как любекские купцы открыли ему это сокровище, то он бросился на него с жадностью, и любекские факторы в Нарве были в такой же чести, и еще большей, как некогда ганзейские факторы в Новгороде: каждую неделю два раза наместник в Нарве должен был приглашать их в гости в замок, где их весьма роскошно угощали, и ласкали их как детей.

Когда король шведский узнал об этом новом пути, то хотел прекратить эти поездки, и в два года отобрал от купцов 60 кораблей, нагруженных дорогими товарами, чрез что богатые люди, начавшие первые торговать этим путем, обеднели, и чрез долги должны были удалиться из города, это можно сказать, ни тебе, ни мне. Для короля же датского это было маслом для его ламп, и так как корабли ради нового пути часто проезжали через Зунд, то он взимал пошлину, и это ему приносило большой доход. Он также послал в Москву никоего доктора Захарию, чтобы выхлопотать у великого князя позволение взимать пошлину и в Нарве. Великий князь сначала было и согласился; но когда князь начал в своей земли поверять корабли и сам взимать пошлину, то доктору пришлось оставить Ивангород: пусть-де датский король берет пошлину в Зунде, в Нарве князь и знать не хочет о его пошлинах.

Из вышеприведенных причин легко сделать заключение, почему города ливонские и другие на балтийском прибрежье потерпели ущерб в своем прокормлении, другие же напротив попользовались, как голландцы, шотландцы, брабантцы, французы и англичане. В итоге выходить, что если какая вещь возвысится до наибольшего предала, то снова упадает. Так случилось теперь и с городом Висмаром. Он упадает по примеру Висби, и что будет с городом Любеком, когда теперь Гамбург подчинился королю датскому, это покажет время. Не снесенных яиц считать нельзя.

ГЛАВА XXIV.

Автор здесь рассказывает некоторые подробности о правлении и жестокости царя Иоанна Васильевича, что однако не имеет никакого отношения к ливонскому орденскому правительству, исключая того, что царь разграбил Нарву; «однако немцев оставил в покое.» По этому все лежащие передо мною копии пропускают этот вставочный рассказ. Его приводит только древний манускрипт, который находится во владении у пастора доктора Веньямина фон Бергмана в Руйэне. Также и магистров, начиная с Отто фон Ротенштейна, он пропускает, с замечанием: «illi hic non enumerantur, illos igitur alibi legere licebit», и затем рассказ продолжается следующим образом:

В 1330 году магистром ливонским был Эбергардт фон Монгейм, который вел войну с архиепископом рижским. Есть много описаний того, как некоторые братья ордена со своими родственниками, а также и члены капитула со своими сторонниками нанесли рижским бюргерам и женам, как и их детям много брани, сердечного горя и позора, так что им не было прохода; поэтому-то они много раз думали мстить за такое насилие, пока дело не дошло до открытой войны. Тогда рижане сделали набег на Динаминд, где они знали, что укрываются некоторые из тех, которые чинили такие насилие и бесчинства в городе, и они сожгли форштат под Динаминдом и многих убили, также взяли в плен много народу, принадлежавшего ордену.

Это до того раздосадовало магистра, что он осадил город, так что лишил его всякого подвоза, и жители не могли достать никаких съестных припасов и терпели большой голод и нужду, пока наконец не последовали внушениям ландмейстера (ландмаршала), и чрез его посредничество не просили о помиловании. Но магистр был сильно озлоблен на город; однако, переговоры смягчили его, когда горожане пришли и дали ему в ноги и умоляли о помиловании; они должны были сдать Ригу магистру и ордену со всем имуществом, и должны были разломать свои ворота, и стены на 30 саженей и дать проезд магистру с его спутниками, также передать ему все свои привилегии, права и вольности. Это случилось в 1330. году в день св. Гертруды. Когда все это совершилось, тогда магистр даровал им другие привилегии и вольности со своим помилованием и велел построить крепкий замок со стенами и башнями.

Во времена этого магистра от Ливонии отпали острова, а также и Эзель, и самаиты сильно восстали. Ради этого магистр просил великого магистра Рудольфа Кенига, чтобы он воспрепятствовал нападению самаитов и пошел бы им на встречу с имевшимися у него 17000 человек; магистр же в это время снова покорит потерянные для него острова. Великий магистр обещал это исполнить, и действительно отправился со всеми своими людьми к саиаитам; между тем получается известие, что самаиты хотят идти на Самландию. Поэтому он воротился назад, занял Самландию. и ожидал там самаитов; но последние пошли на Ливонию, разрушили замок Каркус, рассыпались на 50 миль в окружности по стране, убили множество народа и увели многих с собою.

Магистр жаловался на то, что великий магистр погубил его и его землю, что очень не понравилось приезжим членам ордена, а также и его братьям. Великий магистр от печали помешался, нанес себе рану в голову и затем умер. Впрочем он был муж благочестивый и богобоязненный и не особенно любил войны, почему еще при жизни в 1341 году он заключил вечный мир с королем польским Казимиром, и король гостил у него в Торене 5 дней.

Магистр Эбергард фон Монгейм отправился затем в Россию, опустошил и сжег все, что встретил на своем пути, убил и взял в плен множество народа и возвратился домой. После этого король литовский пришел в Ливонию с большими силами, магистр ополчился и дал ему большое сражение. Тут король был сильно ранен, и было убито 500 знатнейших литовцев и русских, остальные обратились в бегство.

Король же обвинял богов и говорил: «Они нас оставили.» Из христиан были убиты два члена ордена и 40 человек воинов. После этого магистр Эбергард предпринял поход в Самаитен с большим войском против Добрингена и Цикутена, которые наносили ордену много вреда. Он убил более 1200 язычников, взял в плен женщин и детей, опустошил и сжег множество деревень, и возвратился домой с большой добычей.

Тогда король самаитский заключил мир с магистром и орденом и они жили безо всякого раздора. Наконец магистр предпринял еще один поход против язычников, в местность называемую Пупиллен, жители которой наносили ордену Много неприятностей. В то время стояла такая жестокая зима, какой не бывало на человеческой памяти, так что замерзло много христиан и язычников, и холод до того был велик, что один рыцарь сказал: «если бы я был римским императором, то отдал бы половину моего царства за теплую комнату, и 10 талеров за пару перчаток»; тогда нашли много людей мертвых в соломе. Хотя магистр и возвратился невредим и победителем домой, но многие братья умерли от холода, а много других отморозили себе руки и ноги; Это случилось в 1341 г.

Когда Эбергард фон Монгейм состарился и ослабел, то испросил увольнение от должности магистра и поселился на жительство в Целлине, в Пруссии, и оставил Ливонию и другие земли ордена в положении, исполненном чести и славы.

В 1495 году магистром ливонским был избран Волтер фон Плеттенберг, он был принять императором Карлом V в число князей римской империи и выхлопотал у императора то право, которое избавляло ливонских магистров от ленной зависимости великим магистрам прусским. Он умер в 1535 году в воскресенье Oculi, а управлял до 41-го года.

Между тем как некоторое время царил сравнительный мир между членами ордена, архиепископом и другими членами капитула и владельцами земель — начались снова притеснения и разные бесчинства против бюргеров по городам; отсюда озлобление в городах против прелатов и их дерзкую челядь увеличивалось все более и более, пока наконец город Рига возмутился, и изгнал из своих пределов прелатов с их дерзкой челядью, и затем в 1485 году замок Рига был разрушен и разнесен до основания. Прелаты однако скоро соединились с орденом, обложили город Ригу и принудили к договору, по которому жители в 1496 году должны были начать снова отстраивать замок с большими тягостями, и должны были дать один ключ от городских ворот, которые выходят к замку, придворному эконому замка, ради магистра, другой же ключ остался у города. В это время архиепископом был Михель Гиллебранд, сын ревельского бюргера, а магистром был Иоган Фрейтаг, который осаждал. город; но его преемник Волтер фон Плеттенберг покорил город и окончил войну; его портрет еще и теперь находится в рижском замке над замковыми воротами, он изображен с мечом и с крестом.

Вскоре после этого примирения окончился срок заключенного мира между Ливонией и московитом. Тогда московит пронюхал носом, что в Ливонии завелись такие несчастные раздоры и ужасы, и подумал по евангельскому слову, что царство, разделившееся само в себе не может долго устоять. По этой причине он захотел порадеть о своей выгоде, и стал сильно настаивать, чтобы ливонцы платили ему дань. Но как заметно из всех обстоятельств, то он, наказав уже новгородскую контору, и здесь нашел причину отомстить за то, что в Ревеле одного московита поймали в содомском грехе и сожгли, также и другого, который чеканил фальшивую монету; за то что были наказаны такие нестерпимые преступления, он повел открытую войну с ливонцами, полагая, что теперь было самое настоящее время покорить Ливонию. Для этой цели он собрал многочисленное войско и вошел в Ливонию; грабит, убивает, жжет и доходит до Магольма, в 3 милях от Везенберга и в 12 милях от Нарвы; он остановился на чистом поле, где стояла маленькая церковь, называвшаяся крестовой часовней, это будет на расстоянии 2 миль от морского берега. Здесь-то впервые увидел московит магистра Волтера фон Плеттенберга с его членами ордена и войском, идущим со стороны Феллина. Первым делом он приказал отслужить обедню в этой часовне, и воины на поле вокруг часовни пали на колена и просили Бога и пресвятую Деву Марию о победе. После этого московит приготовился на открытом поле к битве со множеством народа. Тогда магистр приказал распустить свое знамя и убеждал своих братьев и воинов, и приступать к кровавой борьбе. Они бросились на врагов с мужеством, и так битва началась утром в 9 часов, и продолжалась до вечера, и было такое кровопролитие, что маленькие речки с того дня еще несколько дней спустя были окрашены кровью и в то время погибли 6 братьев ордена, один за другим. Когда драгоценный герой Волтер фон Плеттенберг ударил на неприятеля со своими храбрыми рыцарями и героями, так что не один лишился зрения и слуха, тогда московиты бросились под заячье знамя, а кто не мог убежать, того убили, и магистр там приобрел большую славу, почести, и много добычи. Впоследствии он в вечное воспоминание, на славу Божию, велел построить церковь недалеко от вышеупомянутой часовни, во имя св. Марии, которую еще можно видеть и до сего дня; в ней ежегодно приносилось благодарение Богу за эту великую победу. На этом месте магистр оставался три дня и приказал похоронить с христианскими церемониями своих убитых в битве воинов, а раненым доставил по возможности хороший уход, для лечения. Эта кровавая схватка происходила в 1501 году. В эту войну московит совершал ужасные варварства и опустошения по всей Ливонии, так что было убито и уведено в плен до 40 000 человек. После этой славной, достопамятной победы магистр Волтер фоя Плеттенберг снова ополчился со своими братьями ордена, чтобы идти московиту на встречу, в виду того, что ему донесли о новых воинственных сборах московита, который собирается отомстить со всеми своими силами за претерпенный им урон. Но магистр предварительно заключил союз с литовскими сословиями, так что они должны были доставить ему помощь. Это они обещались исполнить; но не явились. Не смотря на это христиане надеялись более на помощь всемогущего Бога, нежели на свои силы, хотя московит и привел в десятеро больше людей, и христиане так сражались, что между ними не было ни одного, который не был бы достоин получить звания рыцаря; потому что они оборонялись до того рыцарски, что наконец сражались на коленях. Здесь Господь Бог ясно показал, что он и немногим против многих может даровать победу, потому что московиты обратились в бегство не иначе, как если бы их поразило громом, и откровенно говорили, «это должно быть черти, а не люди». Так величие Божие еще должно было слышать кощунство от своих врагов.

Когда же московит проиграл и эту вторую битву, он пожелал под Псковом завязать переговоры о мире. Магистр на это согласился, а между тем раненые были перевязаны и вместе со многими из знатнейших убитых были отправлены в Ливонию водою, чтобы погребсти там убитых, между ними находился и единственный брат моей бабушки Арендт Волкенгаар, член ордена, родившийся в усадьбе моего отца, и похоронен в первой церкви за алтарем, имя его еще и теперь находится на его памятнике.

Московские послы, прибыв из Пскова к магистру с совершенным полномочием, стали говорить так: хотя государь их, великий князь, и имел не маловажный причины к войне, так как вопреки прежним древним крестным целованиям и мирным грамотам означенная в них дань не была выплачена, кроме того нанесено ему еще такое оскорбление, что его людей сожгли в Ревеле и из-за этого пролито теперь так много невинной крови; но дабы магистр видел и знал, что и великий князь во избежание дальнейшего пролития христианской крови склонен согласиться на сносное соглашение и мир, поэтому они, послы, отпущены с достаточными полномочиями и наличными кредитивами, чтобы искать мирных предложений, однако с сохранением его, великого князя, настоящих прав. По выслушании их предложений, магистр повелел ответить: За неповинно пролитую кровь дает отчет тот, кто подал к тому повод, таким образом уже многие заплатили своей кровью по справедливому приговору Божию; что великий князь хочет также и из Ливонии присвоить себе ту дань, то этой дани ему никогда с них не следовало, хотя бы в древних мирных грамотах о ней и упоминалось; потому что он не имеет права, и не может его доказать, что такую дань по справедливости может требовать, и чтобы кто-либо в Ливонии был обязан ему подчиняться; потому-то такая причина не могла быть поводом к кровопролитию.

Если он полагает, что ему нанесено было оскорбление тем, что наказаны были такие содомские грехи, за которые сам Господь покарал огнем с неба Содом, Гоморру, Адаму и Севоим, и что лучше бы эти грехи оставить без наказания — то пусть великий князь верит, что его Бог наказал за такие мысли двумя претерпенными великими поражениями. Всем придется предстоять пред одним судией, которому должны будут отдать отчет; как поступил он здесь — хорошо или худо, пусть заявит он это в своем месте. И дабы великий князь видел, что он (магистр) также мало ищет повода к дальнейшему кровопролитию, как и прежде, то он охотно согласен на христианский мир, если только мир будет сносен.

Затем магистр со своим советом приказал составить условия мира и доставить их послам в 54 пунктах, на основании которых он будет согласен на мир; по истечении 6 дней он требовал ответа да или нет. Послы отправили эти пункты к великому князю, на большую часть которых он согласился. Один пункт, который находился в древних крестовых записях, он непременно хотел опять вставить в договор, потому что его предки никогда не позволяли опустить этот пункт, что за ним остается дань православия. Когда же исследовали, что это была за дань, то в древних договорах и записях не нашли других сведений, кроме того, что на московитских границах некоторые крестьяне имели привычку держать нисколько ульев по ту сторону границы, из которых они давали ежегодно владельцам земли сообразуясь с количеством меда, выпадавшего за тот год. Некоторые полагали также, что и от ливонских язычников, прежде их обращения в христианство, он получал благодарность из некоторых мест. Как бы там ни было, на этот раз мир был заключен и подписан таким образом. Тогда магистр запечатал две записи и целовал крест по древнему обычаю мирных записей и оставил заложниками двух из послов, а с записями отправил к великому князю двух членов ордена с великокняжескими послами, для подтверждения записей крестным целованьем. Великий князь охотно это исполнил и оставил у себя одну запись, другую же отдал членам ордена, затем подал им руку и пожелал магистру многая лета, хорошо угостил их и приказал их проводить обратно к магистру. Тогда с обеих сторон было великое ликованье и радость, и магистр приказал хорошенько угостить великокняжеских послов, которые оставались заложниками, оказал им почести, и с благословением отпустил домой. Тогда из Пскова они прислали магистру в знак уважения всякого провианту и напитков, кроме того послали из города всяких припасов, пока он через три дня не снялся с места со всеми своими силами и не отправился в Ливонию с великою славою, почестями и похвалою, это произошло в 1502 году.

После этой войны и присягой подтвержденного мира с московитом Ливония пользовалась довольно спокойными временами около 35 лет, в продолжены этого времени оба города и земли оправились и стали процветать.

В 1523 году в Ливонию проникло учение Лютера, и по городам и деревням выступили лютеранские проповедники, как: Тегетмейер, Штербель, Андрей Кнэпкен и многие другие, которые с большим рвением противоречили папе и осуждали его догматы по мнениям Лютера из Библии, чрез что в общине возникли всякие раздоры и озлобления, пока лютеране не овладели церковью, и не изгнали из нее папистов.

В 1527 году рижский капитул избрал архиепископом Фому Шэнинга, сына бургомистра Иоганна Шэнинга. Он же выбрал себе коадютором брата герцога Альбрехта прусского, маркграфа бранденбургского Вильгельма, чтобы последней впоследствии был его преемником.

Магистр Генрих фон Гален и город Рига, также и некоторые из членов капитула полагали, что избирать коадъютором архиепископа (для того, чтобы он был впоследствии преемником), особу из такого высокого звания; магистр совместно с сословиями жаловался на это, но ради мира, на этот раз они дали свое согласие потому что рассчитывали так: стране маркграф не нанесет ущерба, так как он особа знатного рода, к тому же он племянник по сестре королю польскому Сигизмунду Августу; это подавало надежду, что между короной польской и Ливонией водворится тем большее единодушие и хорошие отношения, прежде чем истечет срок мира с московитом.

Но магистр со своими владельцами и городом Ригой в особенности настаивали и сохранили за собою оговорку, что такой неосмотрительный выбор без их согласия впредь не должен иметь места, да притом еще из такого высокого звания, дабы впоследствии из того не произошли безвременные последствия.

Но маркграф Вильгельм, будучи утвержден архиепископом и состарившись со временем, забыл или не хотел обращать внимания на сделанное предостережение, и снова избрал себе в коадъюторы своего родственника из княжеского мекленбургского дома, дабы он был его преемником, и еще при своей жизни призвал его в страну, и дал ему для жительства один из крепких монастырских замков, Трейден. После этого магистр со своими приверженцами и магистратом города Риги, просили маркграфа Вильгельма, чтобы он удалил избранного им коадъютора из страны, потому что они боялись как бы этот знатный господин не стал слишком могуществен и не изгнал бы совершенно их ордена. Так как маркграф противился исполнить их просьбу, то они с магистратом города Риги стали вербовать людей и осадили маркграфа Вильгельма в Кокенгузене, который и принужден был сдаться им в плен в 1556 году. После этого они и герцога Кристофа также взяли в плен. Когда узнал об этом Сигизмунд, король польский, то как дядя маркграфа Вильгельма, со стороны, матери, он стал собираться на войну, чтобы освободить обоих князей из заточения. Магистр Вильгельм фон Фюрстенберг, с товарищами, предвидя большую опасность, которая им грозила, повели дружеские переговоры, с королем Польши; на ведение которых король и согласился и назначил для этого магистру день и место в Литве, именно в Посвольде.

Когда магистр и его союзники прибыли туда в 1557 году, то король резко обвинял его в том, что предшественник его нанес такие оскорбления особам княжеского дома. Это дело, однако, после многих оправданий и трактатов, было улажено так, что магистр должен был просить у короля извинения с земным поклоном и возвратить свободу обеим особам царского рода на публичном ландтаге в Ливонии, что и произошло в Вольмаре, затем архиепископ отправился в Ригу и после проповеди в соборе сел на свой трон на высоком амвоне, где прежде того еще магистрат просил у него прощения. Сидя он подал членам магистрата руку и отвечал в нескольких словах: «они могли бы повести это дело иначе и т.д.»

Когда магистрата отошел, эльтерман большой гильдии Яспер Ронберг и эльтерман малой гильдии также держали речь и просили: чтобы их княжеское высочество пребывали оттоле в милости к их доброму городу, и ничем бы не воздавали за происшедшее, но оставались бы как и прежде их милостивым князем и повелителем. Они с своей стороны опять будут оказывать всегда его княжеской милости должное подданическое послушание и вести себя как верным подданным подлежит.

Тогда архиепископ встал, подал старшинам руку и отвечал: «любезные старшины и верные мои, мы принимаем извинение милостиво, ради доброй паствы, мы впрочем хорошо знаем двоедушные сердца. Мы обещаем, что старшины и вся община ничего от нас не увидят кроме отеческой милости и доброты». Затем, он всем подавал руку, в особенности старшинам, сошел с амвона и отправился в архиепископское подворье.

Теперь, возвращаясь к делам ландтага, скажу, что на этом же ландтаге находился посланец короля шведского Густава, который передал свои кредитивы (верющие грамоты) ливонским сословиям в Вольмаре и изложил свое дело: московиты вторглись в Финляндию, опустошили и сожгли страну, много невинной крови без всякой причины пролили и много людей, скота и всякой добычи с собою забрали. Он, посланец, знает, что московиты уже наверно приготовляются к войне, что годы перемирия (с Ливониею) уже прошли и поэтому пусть они, ливонцы, будут уверены, что московит и все его войско будет у них на шее, если только он заключить мир со шведами. А потому, для одоления врага, шведский король предлагает, чтобы магистр со всеми ливонскими сословиями сделался его союзником, и тогда он, король, не заключит мира с московитом, а если они этого сделать не захотят, то он, король Густав, вступить с ним в переговоры и тогда ливонцы узнают чего добивался московит и может быть раскаются, что отказали в союзе. Хотя многие из разных сословий и городов соглашались с этим и думали, что это предложение не безвыгодное, а в особенности ревельский синдик, именем Клодт, который советовал в прекрасной речи сделаться союзниками шведов, но другие держались иного мнения и отослали этого посла с отказом, даже распустили войско, которое они употребляли против герцога Вильгельма и Альбрехта, выслав это войско из страны (См. Приб. Сб. II, стр. 342—344).

Теперь хотели вступить в переговоры о новом мире с великим князем и поэтому решили поручить Якову Штейнвегу исходатайствовать у великого князя согласие на прием послов; с этим Штейнвегом и я в Москву отправился. Там мы были хорошо и благосклонно приняты и угощаемы великим князем, и после семинедельного пребывания нашего в Москве, великий князь дал нам на прием послов милостивое и благосклонное согласие (пропускную грамоту), после чего мы прибыли благополучно обратно в Ливонию. Послами были назначены: Дирик Коуер... (Ниенштедт не перечисляет послов, но они перечислены у Рюссова (см. Приб. Сб. II, стр. 339). Послы отправились в Москву на неделе Oculi т. е. 4-ою неделею великого поста 1554 г. (в первой половине марта)), которым было приказано просить великого князя Иоанна Васильевича продолжить кончившееся перемирие снова на 50 лет. Хотя их и приняли очень благосклонно, но тотчас же, при начале уже переговоров, они могли заметить что именно он (великий князь) замышляет, да кроме того и дорогой им встречались тысячи саней с различным провиантом, фуражом, порохом, свинцом и оружием, которые направлялись к границе; также все почтовые дворы (ямы), расположенные друг от друга на расстоянии 4-х или 5-ти миль, были отстроены заново с двойным числом жилых помещений и большими конюшнями, в которых можно было поставить до 50 и даже до 100 и более лошадей, а также были вновь построены мосты от Москвы до Пскова, так что было ясно, что он (великий князь) решился идти войной на Ливонию. А раньше этого король Густав шведский прислал в подарок великому князю великолепный вызолоченный стол с кубками и разной посудой, сколько только могло поместиться на том столе и просил мира, на что тот согласился и мир с королем Густавом заключил и одобрил (См. Приб. Сб. II, 343. — Шведские послы заключили мир с новгородским наместником по всей воле Иоанна. Прим. пер.).

На свидетельстве этом написано: «сие списано с настоящего оригинала») и с домом Альбердинга, где также была бы хорошая пожива. Многие бюргеры взялись за оружие.

Тогда мы восстановили порядок и в кварталах. Всю ночь до самого утра мы ходили из одного квартала в другой по всем улицам города. В одно воскресенье мы позвали всех бюргеров собраться после обедни на рынке у Нового дома (Дом Черноголовых. Прежде его вообще называли: dat nye hus, новый дом. Прим. пер.), тут выдвинулся вперед один бюргер, именем Мартин Гизе, затеявший преобразовать весь город. Он уж знал, как это сделать, у него были тайные советчики, в особенности Николай Фикен, который собственно и был зачинщиком всего этого дела. Ректор Гейнрих Мэллер, его товарищ и эльтерман, Ганс Бринке, доктор Стопиус были также тайными зачинщиками, равно как и конректор Расциус. Они-то и составили себе партию из бюргеров, которые пристали к ним. После этого восстание продолжалось.

Во-первых, в этот же самый вечер магистрат вынужден был собраться в акцизной лавке и обещать в следующее же утро, в понедельник, под клятвою уничтожить запрещение. Так и произошло. А между тем они заняли все городские ворота, так что никто не мог выйти. Утром, когда колокол ударил 8 часов, собрался магистрат, а тем временем тот реформатор Гизе велел созвать всех бюргеров на рынок со знаменами от кварталов, которые несли пред ними со свистом и с барабанным боем. Там они на скорую руку выбрали себе начальников, квартирмейстеров и румор-мейстеров, подняли по улице страшный шум, свист и барабанный бой. Тогда же были выбраны 16 человек, которые должны были с копьями и дубинами явиться пред магистратом; всеми ими предводительствовал Гизе. Тогда и началась капитуляция и переговоры (мы говорим это вообще) с магистратом. Магистрату предложили целую кучу условий, на которые он против свой воли должен был согласиться, а переговоры длились 14 дней. Волей неволей магистрата должен был на все согласиться, чего они только ни захотели, а между прочим они отворили городские ворота, так как захватили все ключи от ворот и касс, также и протоколы.

Так как дом бургграфа был разграблен, то ему следовало бы начать с ними дело под собственною печатью и рукоприкладством, но как только отворились ворота, он убежал из города в замок, начал иск пред кардиналом против магистрата и общины на сумму 10000 гульденов, так как, по его словам, он потерпел убытку на 2000 талеров, да еще и за различные потерпенные им несправедливости. Кардинал признал справедливость иска и требования. Тогда Гизе апеллировал со стороны общины королю Стефану. Отто Кане, магистратский секретарь, смещенный магистратом по желанию общины, выехал из города в Трейден. Они обвинили также Иоанна Тастия в том, что он, будучи депутатом от города, действовал не по инструкции, а сделал лживые донесения, что он совершил crimen peculatus и обобрал общину, будучи фохтом. Тастий, заметив, что они хотят против него прибегнуть к насилию, убежал из города в замок.

Так как кардинал выехал из Ливонии, а король Стефан был в Гродне, то там и пришлось подавать и апелляцию против бургграфа и как-нибудь оправдать мятеж. Тогда община, или скорее Гизе, выбрал несколько доверенных лиц, который ему были тайными советчиками по делам восстания. Выбрали лицентиата Каспара Турбана, который жил в доме Николая Фике и которого уже давно наметили для этой цели и нотариуса Мартина фон Клеве, и вместе с двумя лицами от общины, Госсеном Парбасом и Гейнрихом Виге, послали к королю. Магистрат же послал меня недостойного, так как я в то время уже был бургомистром, и со мною послал синдика доктора Веллинга и Каспара Дреллинга вмести с секретарем Давидом Гильхеном (он заболел и остался в Вильне). Мы прибыли в Гродно, где в то время был король, но должны были там ждать несколько недель, пока не возвратился кардинал из Вильны, и только тогда мы получили аудиенцию у короля. Когда мы пришли, то там уже нашли бургграфа Николая Экке, Иоанна Тастия, пастора Юргена Нинера и Отто Кане, секретаря. Они просили коротко: чтобы их восстановить в должностях, негодяев наказать и пощадить невинных; город же за возмущение отвечать не может.

Лицентиат Турбан представил длинную обвинительную жалобу, целую книжку от имени общины против изгнанных (exules) и тогда магистрат представился пред королем и сенаторами. Изгнанные просили себе копию с жалобы, чтобы отвечать на нее. Доктор Веллинг должен был говорить от магистрата, но не посмел, боясь общины, и таким образом я должен был говорить по-немецки и просил копии с жалобы, которая и была нам дана. Тогда изгнанные дали ответ. Если жалоба была злокознена, то и ответ не уступал ей. Мы от имени магистрата, при вторичном представлении, просили его кор. величество не наказывать город из-за каких-нибудь злоумышленников, но устроить дело таким образом, чтобы все привилегии города остались неприкосновенными.

Король с сенаторами уважили нашу жалобу и ответили таким образом: его кор. величество выслушал обвинения и защиту; как вы там себе хотите, а мы вам приказываем и повелеваем, чтобы вы все, что во время мятежа пришло в неустройство, привели в порядок, потерпевших оскорбления и убытки удовлетворили, и сами уладили бы все это дело между собою. Если это случится и окажется нужным кое-что переменить, мы, если вы самолично хлопотать за это будете, в справедливости вам не откажем. А так как ваш мятеж зашел слишком далеко, и принял размеры, которые не могут быть терпимы, то зачинщики восстания должны явиться, чтобы дать надлежащий ответ в своих поступках. Этих-то вы должны побудить и принудить явиться сюда. Если вы исполните это, то можете надеяться на нашу королевскую милость, как и прежде, если же нет, то будете ввержены в большую нужду и опасность с вашим добром и имуществом.

Таково было содержание королевского ответа. Этот-то ответ мы и передали магистрату и общине, после чего в скором времени в Ригу явился королевский секретарь, принесший с собою два позыва (citationes) к суду, которые тоже были переданы магистрату.

Ганс Бринке и Мартин Гизе обвинялись в уголовном преступлении: они были главными зачинщиками смятения и имели сношения с чужеземными монархами. Секретарь потребовал от магистрата и общины ответа: будут ли обвиняемые представлены королевскому суду (компарированы) или нет? Магистрат объявил, что будут. Община же объявила чрез старого эльтермана Ганса Фридаха, что община не хочет и не может выдать названных обвиняемых. Секретарь протестовал против этого и увещевал передумать; но об этом община и слышать не хотела.

In termino (т. е. по истечении срока, в который обвиняемые должны были явиться к суду) они были осуждены королем Стефаном к смертной казни с конфискованием их имущества. Но как только секретарь выехал из Риги, как в публичном рейхстаге пред Ивановым днем началось снова смятение. Как раз в то время, когда магистрат разбирал спорные дела, врывается в магистрат Гизе с толпою мятежной черни, велит всем молчать и начинает дерзостно жаловаться на бургомистра Берга. Община обвиняла Берга в воровстве, и требовала, чтобы его сейчас же предать пытке, без всякого разбирательства и спросов: община-де уж ответит за это (да, держи карман!). На ночь в ратуше должен был оставаться доктор Веллинг. Между тем, они напугали фохта Иоанна Тастия, что ночью нападут на замок, а его будут пытать. Добрый человек думал избежать такой опасности, скрывшись из замка, и действительно убежал оттуда, но у мятежников были караульные в лодках: те его поймали на Двине и ночью заключили в тюрьму. Утром мятежники представили Тастия в магистрат и требовали, чтобы магистрат тотчас же приказал палачу пытать его. Так как магистрат не хотел согласиться на это, то они заставили палача пытать несчастного и мучили его пока он не сказал им всего, чего они только ни пожелали, что он хотел изменить церкви, делал фальшивые реляции и еще много другого, что все было неправда. Чтобы освободиться от пытки, он во всем соглашался с ними и показал на доктора Веллинга. Тогда мятежники потащили на пытку и Веллинга. Тот, желая лучше умереть, чем подвергаться мучениям, сказал им все, чего они только желали, но относительно церквей сказал, что невиновен: потому что герцог курляндский советовал городу не начинать никакого спора с королем из-за церкви.

Но к чему это повело? Мятежники принудили магистрат дать приговор по этому насильственному мятежному процессу, как будто обвиняемые были виновны на самом деле.

Я подал и заявил письменно свой голос, что весь процесс и все показания по оному следует передать на суждение беспристрастных университетов. Так как это оказалось невозможным, то я решился выехать из города, но, впрочем, оставался в городе хлопотать, чтобы как-нибудь освободить Тастия и доктора Веллинга. Хотя Веллинг и был осужден на казнь, но мне удалось спасти ему жизнь. Я даже успел выхлопотать ему позволение переехать домой. Из-за этого бунтовщики чуть не перерезались между собою. И все-таки после они вытащили его из дому и невинно казнили.

Это все было делом Клауса Фике (да простить ему это Бог!). Я же выехал из города, так как не мог жить среди такого управления. Отто Меппен и Эверт Гаусман также выехали. Вскоре после этого прибыл от короля гонец и принес решение, что Гизе и Бринкен должны быть объявлены изгнанниками и что магистрат и община должны выполнить приговор. На это магистрат был принужден ответить, что он не в состоянии выполнить приговора, так как община арестовала у него меч. Тут, как говорится, и стали волы на горе. На это король написал к генерал-комиссару Пэнкославскому, чтобы немедленно переписать всех ландзассов (т. е. поставить на военное положение) и построить на Двине блокгауз. Это и было исполнено, а король послал ратных людей в страну, чтобы они водворили порядок в городе. Тогда бунтовщики употребили уловку и прибегли к герцогу курляндскому, который написал Отто фон Меппену, бургомистру Эверту Гаусману и мне в Дален, чтобы вместе с ним приехать в город и попытаться на соглашение с общиною. Но мы потребовали от герцога, чтобы в случае невозможности оставаться нам в городе, он обеспечил нам свободный выезд из него. Герцог написал им об этом; но те не соглашались на обеспечение. Было ясно, ото у них было на уме по отношению к нам. Но герцог обещал нам своею княжескою честью, что если никакого соглашения не состоится, то он нас вышлет из города безопасно назад. Мы бы охотно приняли княжеское обеспечение, если бы договор о соглашении не был уже заранее составлен, а этим договором все отклонялось и уничтожалось. Мошенники понимали это гораздо лучше, чем герцог курляндский. Я могу сказать по правде: курляндский канцлер и господин Эверт и его советники еще живы и были свидетелями того, как я уговаривал герцога хорошенько обдумать все дело, чтобы не подвергнуться опасности ни ему самому, ни городу. Правда, он вздыхал об этом; но мои убеждения успеха не имели. Договор был заключен в том смысле, как его велел написать герцог и отослан с нарочным к королю. Но решение, последовавшее за тем, было неприятно и для герцога и для города.

Герцогу было написано, что его к. в. очень удивляется, как это так герцог, будучи ленным князем, осмеливается просить его к. в. об уничтожении королевских декретов, которые должны быть священны, и притом просить за убийц, которые пролили столь бесчеловечно кровь таких знатных и заслуженных людей, и поэтому пусть он, герцог, подумает иначе по этому делу.

Город же получил решение, что пусть они и не просят о милости, так как должны были раньше безусловно сдаться на королевскую милость. Такое решение показывало, что тут не обойдется без кровавого наказания, тем более, что сам король гневно выразился: «Ах, добрые люди! Живодеры погибнут, это также верно, как я жив. Кровь убитых не останется без отомщения!»

Еще прежде, еще до прихода ответа короля, негодяй Гизе со своими советчиками и соучастниками, как-то: со своим братом Гансом, кассовым писцом, и Гансом Зенгейзеном от малой гильдии и Альбрехтом Мюллером, якобы со стороны дома черноголовых, отправился в Швецию искать там защиты у короля (Гизе отправился в Швецию только для спасения своей собственной головы и никто не давал ему поручения призывать шведов на помощь, как то он и сообщал бюргерству в своей, поныне уцелевшей реляции, данной им по своем возвращении. Прим. Бротце.). Чего он искал в Швеции так это, конечно, понятно всем разумным людям. Когда у него там потребовали кредитива, то он отвечал, что у него «нет на этот раз, но в случае нужды может его достать без всякого труда».

Так как король шведский хорошо знал о смятении в Риге, то и отослал Гизе к своему брату, герцогу Карлу, который и дал ему аудиенцию, как о том мне после сообщали Ламберт Врадер и королевский секретарь Иоанн Вильдбергер. Гизе с товарищами сказали, что они посланы от общины, именно 40 почетнейшими лицами, которые в настоящее время управляют и смотрят за порядком в городе, и жаловались королю, что король польский все печати и грамоты, данный его предками как рыцарству, так и городу, уничтожил, отнял от города все его прежние привилегии, хочет искоренить лютеранскую веру и ввести другую, именно папскую и т. п., сказали, что некоторые изменники в сообщничестве с магистратом и управлением содействовали перемене религии передачею церквей, за что и получили уже достойное возмездие, в настоящее же время вдруг под носом у них выстраивают блокгауз, чтобы не мог к ним проникнуть ни один немец, а те, которые находятся в городе, должны страдать, поэтому они теперь просят о помощи, обещая с рыцарством сражаться за короля шведского до последней капли крови.

После этого рассказа герцог Карл объявил им, что ему чрезвычайно жалко видеть их в такой нужде, и посоветовал, что прежде всего город должен достигнуть общего единодушия, а если будет нужно, то он, герцог, им охотно поможет письмами и другими средствами. После того герцог расспрашивал частным образом Гизе об измене в городе, а так как до Риги расстояние большое, то говорил герцог, им следует продержаться в городе собственными силами. На это сей надменный, дерзкий негодяй Гизе, отвечал, что он все расскажет его милости без всякой утайки: город хорошо снабжен порохом и свинцом, хорошими огнестрельными орудиями и другим ручным оружием; бюргеры, слава Богу, богаты, а город еще никогда не бывал в такой крайности, чтобы у него не нашлось нескольких сотен ластов ржи, а других хлебов так наверно 1000, кроме того бюргеры запаслись продовольствием на два года, у города великолепные доходы от портория, акциза и ландфохтейства, так что в мирное время город имеет по крайней мере 40000 талеров доходу; в случае нужды можно во всякое время иметь в распоряжении четыре, или пять сотен кнехтов, а к этому можно еще прибавить 4 или 5 сотен бюргеров и гезелей, здоровенных носильщиков с 300, и еще много сотен крестьян, для которых в городе постоянно держатся хорошие ружья и ручное оружие; вообще, ни в чем недостатку не будет, а потому город нельзя будет взять в течении 4, или 5 лет, если только можно будет понадеяться на подмогу, столько у них в распоряжении людей! После этого герцог великолепно угощал их, переговорить с ними за столом обо всем подробно и выслушал их, хотя в душе своей и не одобрял их измены. А когда Гизе, весь пропитанный изменой, стал оправдываться в убийстве невинных людей, то герцог Карл сказал: «Когда дьявол хочет обделать что-нибудь в свою пользу, то употребляет для этого обыкновенно или попов, или писцов». Кто знает, не подразумевал ли он под этими словами и самого изменника Гизе?

Это произошло в 1586 году. Между темь из Польши пришло известие, что король Стефан скончался, а старая польская королева и другие сенаторы писали, что король шведский пришлет посольство, чтобы рекомендовать польским сословиям молодого принца Сигизмунда (Иоанна, его сына) к выбору в польские короли. Когда наступило время выборов, то Гизе и его сообщникам, было приказано бросить все и убираться по добру, по здорову из Швеции. Таким образом, кончилось их дело, и Гизе со своими помощниками должен был отступить.

Но не смотря на это, негодяй не струсил, возвратился снова в Ригу и был снова принят своими соучастниками и единомышленниками, хотя магистрат и расспрашивал его чрез эльтерманов и старшин кто его посылал в Швецию, чего ему там было нужно и зачем возвратился сюда? Это хотел знать магистрат. На это он ответил прямо, что он поехал туда потому, что видел гнев польского короля, желавшего обложить город. Он поэтому хотел просить у шведов совета, а, в случае нужды, и помощи. После этого его спросили, сделал ли это он по собственному побуждению, или же по воле других? На это Гизе ответил, что сначала посоветовался с другими. Магистрат потребовал, чтобы он назвал этих других, но он ответил, что это совершенно не нужно. Если бы в то время у магистрата были развязаны руки, то, конечно, там знали, как надо расправиться с такой шельмой; но когда магистрат потребовал от эльтермана и старшин арестовать Гизе, то те не хотели согласиться на это, а сказали, что это надо прежде обсудить пред общиной, в зале гильдии. И хотя было немало честных бюргеров, которые понимали все дело и желали, чтобы приговоренный к изгнанию эльтерман Ганс Бринкен и его бездельный товарищ Гизе были изгнаны из города; но Бринкен напоил в своем погребе нескольких негодяев, которые и подняли мятежным образом страшный крик. Они никоим образом не соглашались изгнать Гизе из города, хотели стоять за него своею жизнью и имуществом. Тогда доктор Стопиус, говоря правду, подкрепил их, заявив, что если Гизе отвечает за все это, то пусть остается, магистрат тут ни при чем. Таким вот образом город и остался под мятежом, пока наконец волею Божьего не был избран в польские короли молодой шведский принц Сигизмунд. Теперь бунтовщикам пришлось плохо, так как они хорошо знали, что именно теперь выйдет наружу все, что они замышляли в Швеции.

Так как в день избрания произошли несогласия и некоторые требовали, чтобы в короли был избран сын старого императора Максимилиана, не смотря на то, что сенаторы получили грамоты и письма под 8 печатями, что государем должен быть выбран и признан не кто иной, как только молодой шведский принц, и это было уже объявлено публично с пушечного пальбою, но все-таки бунтовщики послали тайком к Максимилиану своего адвоката Освальда Грилле, без всякого разрешения и согласия на то магистрата, с предложением взять город под императорскую власть. Тогда то стало ясным, чего они боялись. С грамотою от польских сословий, что Сигизмунд должен быть признан законным государем, в Ригу прибыл с избирательная сейма секретарь шведского посольства Иоанн Внльдбергер и потребовал от города суммы денег. Когда ему заявили о несостоятельности города, он прямо упрекнул, что рижане только прикидываются бедняками, так как город перед тем хвастал королю, что у него 40000 талеров годового дохода. Теперь стало очевидным, какою ложью хотел провести короля шельма Гизе.

Когда король Сигизмунд прибыл в Польшу и был коронован, а Максимилиан, который со своими сообщниками хотел отнять корону у означенного Сигизмунда, был разбит и заключен в Прютцене, и когда король назначил первый сейм после празднества коронования, город Рига получил королевский позыв к суду именно по тому поводу, что те шельмы хотели передать город шведам. Тут-то у бюргеров открылись глаза: решились отправить послов на сейм с просьбою, чтобы в Ригу были присланы комиссары, которые бы привели все в порядок и восстановили спокойствие в городе.

Сейм назначил комиссарами: Северина Бонара, краковского каштеляна, и Льва Сапегу, великого канцлера литовского; они-то и должны были потушить восстание. Как только бунтовщики проведали про это назначение, сейчас же подняли страшный шум в городе, так что многие уснуть даже не могли, и стали обсуждать, как бы это им (комиссарам) захлопнуть ворота под носом, да собрать побольше народу на валы и стены, чтобы весь город подвести под закон о проскрипции (лишению покровительства закона). Они думали, что после такого поступка и хорошие люди, и негодяи умилостивят короля. Но Господь Бог, хранящий своих верных рабов, устроил так, что в это самое время в город прибыл полковник Юрген Фаренсбах, возвращавшийся с варшавского сейма. Мы, чрез секретаря Давида Гильхена, уговорили его, чтобы он, не взирая на опасность, отправился на рынок с людьми, которые были с ним, а также с городскими кнехтами, к которым мы еще прибавили 150 солдат и более двухсот бюргеров. Мы привезли нисколько полевых пушек и принудили мятежников поклясться и обещать, что они будут спокойно вести себя, примут комиссаров и покорятся воле его кор. величества, дабы юстиция могла действовать беспрепятственно.

В июле 1589 года, прибыли в Ригу господа комиссары с их комитетом и, хотя некоторые неблагосклонно смотрели на их назначение, но литовский великий канцлер въехал пышно и великолепно с 150 людьми в город и остановился в доме покойного Тастия, а другой комиссар, Северин Бонар, поместился в замке. Они были хорошо приняты городом и во все время, пока длилась комиссия, были содержимы на счет города.

Первое заседание комиссии происходило в ратуше. Комиссары объявили городу королевскую милость и предъявили указ его кор. величества по которому им, комиссарам, подлежало прекратить беспорядки в городе, не уничтожая городских привилегий. При комиссарах находилось двое королевских секретарей: Иоанн Скритовский и господин Волланус (Иоанн Скржетуский и Андрей Воланус, см. ист. соч. Бергмана II, 211. Прим. пер.). Кроме того они объявили: так как в городе находятся два лица, которые еще прежде признаны его кор. величеством и сословиями главными виновниками восстания и были уже призываемы к суду, но вследствие их отсутствия обвинены in contumaciam, и так как эти самые лица для увеличения беспокойства хотели помешать действиям комиссии, поэтому, в силу королевского повеления, следует арестовать этих лиц. Магистрат распорядился арестовать этих лиц, но, однако, позволил им защищаться, не смотря на последовавшую проскрипцию in contumaciam. Эти лица, хотя крепко противились магистратскому распоряжению, но должны были идти все-таки под арест. После этого был назначен день, когда весь город должен был по обычаю собраться на рынке, для принесения присяги его королевскому величеству, каковая присяга и была принесена.

После того отрешенные от должностей (exules); бургграф Николай Экке, бургомистр Каспар Берге и секретарь Отто Каппе (Канпе) были восстановлены в их прежних местах и водворены с правом обратиться, буде пожелают, к суду на кого-либо из своих обидчиков. Затем господа комиссары назначили день и приказали, чтобы в этот день собралось шесть человек от магистрата и шесть из бюргерства; к этим выборным комиссары присоединят своих двух королевских секретарей, а королевский фискал Бальтазар Шнелль в этот день прочитает двум арестованным совершенные ими проступки и злодеяния (обвинительный акт) и заявит им, чтобы они готовились к ответу. Когда в назначенный день все означенный лица собрались, сперва позвали к ним Гизе, и королевский фискал Бальтазар Шнелль, прочитал следующие обвинительные против него, Гизе, пункты:

1) Он, Гизе, пристал к бунтовщикам и предводительствовал ими, осмелился восстать против городского начальства с распущенными знаменами и с оружием, чтобы принудить его к преобразованию городского устройства, причем многих лиц лишил имущества и жизни.

2) В течение пяти лет он поддерживал ужасный бунт, через что причинил городу непоправимый вред.

3) Он осмелился составить тайный совет заговорщиков из бюргерства.

4) В течение пяти лет, во всякое время, когда только хотел, он составлял тайные сборища или со своими заговорщиками, или же с чернью и когда только ему не приходило в мысль, продолжал свои действия.

5) Он отобрал от начальства ключи от городских ворот и ворота, по своему произволу, днем и ночью, отворял и запирал.

6) Он отнял совершенно власть у магистрата, топтал его пять лет ногами, своему шельмовскому брату, Гансу Гизе, против воли магистрата; вручил ведение городской кассой, так что только он один распоряжался этой кассой, и магистрат оттуда не мог получить ни гроша без его согласия, между тем как он сам во всю свою жизнь не внес туда ни полушки.

7) Он привлек к себе множество всяких бродяг и всяких жадных к золоту горожан, которые должны были помогать ему в мятеже. Некоторые из них следующие:

Иоахим Шульце.

Мартин Клеффе.

М. Каспар Турбан.

Д-р Годельман, из Ростока.

Мориц Маркус Бурместер.

Д-р Иоанн Голлер, из Померании.

Д-р Стопиус.

Иоанн Брунс.

Филипп Миттендорф.

Освальд Грилле.

8) Секретаря Отто Капе силою лишил места и должности без всякой причины.

9) Он устраивал всякие лживые жалобы, которым придавал оттенок истины, и возбудил чернь выгнать лучших членов из магистрата и пытать их без всяких улик.

10) Когда магистрат противился принужденно, то он, с копьями и алебардами ворвавшись в ратушу, нередко держал весь магистрат под арестом весь день, до поздней ночи. Сам, по своему произволу, исключил оттуда старшего бургомистра Каспара Берге, Иоанна Тастия фохта, доктора Готтгарда Веллинга, синдика. Он велел всех их пытать, приказал палачу, без согласия магистрата, мучить и терзать их и, бунтуя, угрожал магистрату копьями и жердями, если они не хотели тотчас же быть казненными, и на этот случай поставил мужиков пред ратушей, чтобы произнести приговор согласно с показаниями пытаемых, между тем как тех чуть до смерти не замучили, в особенности Тастия, так что доктор Веллинг не хотел терпеть подобной пытки, но скорее сказать все, чего только он не потребует, и лучше претерпеть смерть, чем быть подвергнутым таким мучениям, каким подвергся Тастий.

11) Он велел с неслыханным и ужасным тиранством убить их.

12) Он велел поймать Тастия своим сообщникам у реки Двины, когда его сопровождал королевский конвой, потащил его ночью в тюрьму, и открыл здесь ворота.

13) Он открытою силою отнял у магистрата арсенал и выгнал весь город ломать королевский блокгауз, при чем много было пролито невинной крови бюргеров, гезелей и ратников.

14) Презирал все королевские указы, позвы и декреты, к вящему его кор. величества оскорблению.

15) Отобрал церкви его корол. вел. и выгнал королевских священников из города, все в противность его кор. величеству.

16) Он навлек королевский гнев на город до того, что, если бы жил покойный король Стефан, то за вину взбунтовавшихся негодяев, предводительствуемых Гизе, он не оставил бы в нем камня на камне. Это оный архинегодяй, Гизе, отлично понял и поэтому убежал в Швецию, предлагал город шведскому королю, и хотел получить его помощь против короля польского.

17) Он говорил шведскому королю, что будто бы земство (дворянство) не хочет быть под польским подданством и будто сочувствует его изменническому предложению. Если он был уполномочен ландзассами, то должен назвать кем именно.

Гизе, который при чтении этих пунктов струсил и растерялся, сказал, что он не повинен по всем пунктам, так как действовал по принуждению общины; а если же и случилось что лишнее, то он готов униженно просить о прощении короля и его комиссаров. Кроме того он просил, чтобы с ним не поступали чересчур строго.

Таким же образом и в тех же пунктах и выражениях был обвиняем Ганс Бринкен, с прибавлением, что он поил бунтовщиков вином, чтобы те не допускали изгнания Гизе из города, когда он возвратился из Швеции.

Во вторых, что он собрал в своем доме бунтовщиков с оружием, так что господин полковник (Фаренсбах) должен был выступить на рынок, а также побуждал бунтовщиков не впускать королевских комиссаров в город для подавления бунта.

Это вот и объявили королевские секретари господам комиссарам. После этого комиссары на другой день прибыли в ратушу и, после некоторого суждения, велели пытать сначала Гизе, а потом и Бринкена, чтобы выведать от них имена сообщников; с пытки те назвали сообщников, имена коих и были приняты к сведению. После этого был объявлен приговор: виновные должны быть казнены, как то заслужили, четвертованием, но, по ходатайству секретаря Гильхена, приговор этот был смягчен: решено было казнить их мечом.

После этого были привлечены к суду другие сообщники и ближайшие участники бунта, и, смотря по проступкам, были наказаны весьма снисходительно: кто тюрьмою, кто деньгами. Призываю в свидетели Господа Бога, что я со многими примирился, а некоторым людям, которым был назначен денежный штраф, даже одолжил денег из моего собственного кошелька, чтобы они могли остаться в крае и исправиться.

Ганс Зенгейзен, лудильщик, который во все время был одним из главных зачинщиков бунта и ездил вместе с Гизе в Швецию, был совершенно справедливо обезглавлен. Брат Гизе, Ганс, который заслуживал бы смерти, но на коленях выпросил у господ комиссаров милостивый для себя приговор, был заключен в тюрьму пожизненно; Альбрехт Мюлен, развратный негодяй, который также ездил с Гизе в Швецию, был навсегда исключен от занятия в городе какой-либо должности. Клаус Брокгоф скрылся бегством и был осужден на проскрипцию; Вернер Диненброк скрылся бегством и был приговорен к проскрипции, также как и Клаус Лоске. Прочие были наказаны или денежным штрафом, или тюрьмою.

После того собрался весь магистрата, а также и отрешенные (exules) и объявили, что если кто-либо из общины желает принести на них жалобу, то пусть тот выступит, выскажет свою жалобу, а потом замолчит. Тогда община стала совещаться между собою; но никого не было, кто хотел бы выступить вперед, а другие невиноватые говорили, что им было бы очень приятно видеть, когда магистрат примирится с общиною, не будет строго наказывать виноватых, чтобы снова между магистратом и общиною явились мир, единодушие и обоюдное согласие; что невиноватые готовы подвергнутся наказанию вместе с виновными, если только этим восстановится мир и тишина.

Это весьма понравилось высокопочитаемому магистрату, который и передал это господам комиссарам. Эти также сочли за хорошее объявить амнистию за все происшедшее.

После этого составился комитет из магистрата и выборных от общины, которые написали генеральный контракт, получивший после одобрение со стороны господ комиссаров.

После этого комиссары, вследствие данной им инструкции, настаивали на том, чтобы церковь св. Иакова была по прежнему уступлена папским священникам, но так как община на этот раз сильно противилась этому, то они отложили вопрос о церкви до прибытия его королевского величества, который в то время находился в Ревеле.

Тогда с господами комиссарами вступили в переговоры насчет уничтожения блокгауза, который был выстроен, по причине бунта, на Двине. После долгих переговоров, пришлось заплатить ратным людям. Господин Леник получил Икскуль и Кирхгольм, от которых город имел доходу 7 000 гульденов, другие были удовлетворены деньгами и товарами, или наконец векселями. Уничтожение блокгауза обошлось городу в 50 000 гульденов. Кроме того стоимость всего, что комиссары употребляли во время своего пребывания в городе, также достигала до порядочной суммы.

Отрешенные от должности (exules) также настаивали на том, чтобы их вознаградили за потерпенные ими убытки; но господа комиссары сами обсудили и решили это дело, что конечно должна была бы сделать община, вместо того, чтобы ссориться друг с другом (Требование бургомистра Экке простиралось до 7998 гульденов и 15 грошей. Эта сумма должна была быть выплачена в определенные сроки до 1600 года. См. ист. соч. Бергмана, II, ст. 235. Прим. пер.).

В 1589 году, 26 августа, в день св. Северина был заключен бюргерский договор между магистратом и общиною и подписан господами комиссарами, припечатан и был прочитан всенародно в ратуше, в присутствии господ комиссаров, и каждый должен был клясться и обещать держать его на вечные времена. Поклялись весь магистрат и эльтерманы вместе со старшинами обеих гильдий, вся община и все жители города Риги. Таким образом драгоценный мир был снова восстановлен в Риге. Господь да сохранит его на вечные времена, от поколения к поколению! После этого было постановлено в Риге на вечные времена благодарить Бога за Северинов день.

После того господа комиссары простились с магистратом и общиною и отправились обратно домой, написав сначала три копии с контракта, из которых одну дали на сохранение магистрату, другую старшинам большой гильдий, а третью старшинам малой гильдий. Город проводил комиссаров с почестью и благодарностью, как и подобает. Произошло это в 1589 году, 26 августа, в Северинов день.

Около этого времени съехались в Ревели два короля, отец и сын, король Иоанн III шведский и сын его Сигизмунд III, король польский и польские паны надеялись, что король шведский уступит королю польскому, по данному обещанию при выборе на королевство, Эстляндию с городом Ревелем и другими крепостями; но король шведский не признавал этого обещания, говоря, будто бы его послы, при избрании, дали такое обещание вопреки данным им грамотам, и заявил, что он уж лучше возьмет своего сына обратно в Швецию. Но господа сенаторы смягчили несколько этот отказ и сказали, что король шведский, ради сохранения мира, желает удержать при себе Эстляндию, но что по его смерти польскому королю достанется все королевство шведское.

Таким образом оба, отец и сын, расстались снова друг с другом. Выехавши из Ревеля, король польский прибыл в Ригу и стал сильно домогаться об уступке ему церкви св. Иакова, но община никак не соглашалась на уступку церкви, и поэтому его кор. величество выехал из города не совсем довольный. По многим причинам для города было бы лучше, если бы церковь была тогда уступлена.

В 1590 году город Рига был позван на сейм в Варшаву; между послами был я недостойный, господин Каспар фон Гоффе и синдик Давид Гильхен. Его к. в. все-таки не уступил церковь городу; по повелению его кор. вел. нам было свято обещано, что иезуиты будут жить не в городе, а в замке. Тогда церковь была уступлена. На следующем сейме город снова был позван иезуитами. Бургомистр Николай Экке и синдик Гильхен крепко стояли на том, чтобы нам не принимать иезуитов, так как условие с королем Стефаном относительно уступки церкви говорить о плебане, а не о иезуитах. Правда, на сейме ничего не было решено, но, по окончании сейма, его кор. величество снова сталь обсуждать с ассесорами это дело post aulam, и решил, что мы все-таки должны принять иезуитов. Синдик апеллировал на это сейму; король принял эту апелляцию за унижение себе, будто оная была contra dignitatem regis (против достоинства короля) и даже хотел заключить синдика в темницу, но тому воспрепятствовали земские послы и великий канцлер. Таким образом мы должны были снова принять иезуитов.

В 1604 году, в понедельник вечером, в первый день великого поста, бюргеры, по обыкновению, собрались в гильдейских комнатах для выборов нового эльтермана. Тогда произошел спор между магистратом и общиною, так как магистрат хотел иметь эльтермана избранного из гильдейского братства (Ausschus), а бюргеры избранного из всей общины. Магистрат должен был уступить бюргерам, и эльтерманом большой гильдии был избран никто Эверт Эттинг. Вскоре за тем последовала жалоба со стороны общины на магистрат, будто бы он нарушил северинский договор тем, что предлагал выбор бюргеров из братства, далее будто бы он потратил много денег понапрасну по частным делам; будто бы городские кнехты ночью были высылаемы из города, без ведома эльтерманов; некоторые члены магистрата раздавали должности своекорыстно; некоторые награждали только своих приятелей должностями и еще обвиняли магистрат во многих других вещах. Наконец они хотели переменить образ правления, кассировать северинов договор и кроме того домогались, чтобы доходы города были собираемы все в одну кассу.

Хотя магистрат и не хотел никоим образом соглашаться на это, но община обратилась к полководцу Карлу-Иоанну Ходкевичу, который тогда прибыл в Ригу, и тот одобрил их жалобу.

Тогда магистрат должен был уступить и согласиться на уничтожение северинова договора: все доходы отныне должны были поступать в одну кассу, в управлении кассою будет участвовать община, которая также будет сводить ежегодно счеты вместе с магистратом. Городские солдаты должны присягать одновременно и магистрату, и общине. После этого община отвела для помещения кассы большой дом и постановила, что при кассе должны находиться представители общины (Новый договор между магистратом, и рижской общиной был заключен 29 апреля 1604 г.).

Когда это вот все было исполнено, приступили к рассмотрению кассовых книг, причем оказалось, что бургомистр Николай Экке (В разных списках летописи Ниенштедта Эке называется Eycke, Eeck и Eck. Прим. пер.) который, как доверенное лицо, хранил у себя ключ от кассы, взял несколько денег из той кассы и отдал их некоторым людям взаймы, а вместо денег положил расписки, написанные на его имя, а сумма достигала до нескольких тысяч.

Община потребовала, чтобы эти деньги снова были внесены в кассу и магистрат чрез новых казнохранителей должен был обещать возврат взятых денег.

Кроме того обнаружилось, что из кассы он, Экке, взял другие деньги в разные времена, и хотел дать в том отчет (однако не дал). Община все это приняла за своекорыстие со стороны Экке и упрекнула его и в том, что будто бы он уже давно секретарем Давидом Гильхеном был обруган вором и подобное поругание в продолжение многих лет он не хотел с себя смыть; к тому же протестовал против нового соглашения магистрата с общиною, поэтому его из-за вышеприведенных и еще других многих причин в городском управлении терпеть невозможно, и он должен оправдаться во всех этих делах (Экке давал взаймы взятые им из кассы деньги дворянству и другим лицам по 10-12 процентов и при этом получил столько прибыли, что, кроме значительной денежной собственности, владел 12 домами. Когда магистрат уличил его в этом самовольном поступке, он пытался всячески изворачиваться и обещал возвратить эту сумму с наросшими 5-ю процентами. На это не согласились; в особенности противился этому эльтерман Эверт Эттинг. Тогда Экке скрылся в замок, куда убежал вместе с обоими своими зятьями, ратсгером Рэттгером Горстом и Томасом Раммом, которые также были ненавидимы бюргерами. Его движимое и недвижимое имущество были в 1606 году конфискованы городом. В августе 1607 года прибыл в Ригу Магнус Нольде, который пытался в гильдии примирить беглецов с общиною. Экке поручил Нольде заявить, что он, Экке, откажется на будущее время от всяких должностей в магистрате, лишь бы его снова приняли в город, дали ему позволение беспрепятственно присутствовать при церковной службе, занимать в церквах свое почетное место и дозволят ему являться без помехи на свадьбы и т. д., если его пригласят. Многие были согласны принять Экке, но Эттинг настоял на том, чтобы ему было отказано в его просьбе.

После этого беглецы обратились к варшавскому сейму и добились того, что король решил их дело: они были 7 мая 1612 года восстановлены в своих должностях; Эттинг, по королевскому указу, был отставлен от должности и должен был выехать из городского округа.

9 июля 1612 года снова подняли вопрос о взятых Экке из городской кассы деньгах и было решено пересмотреть счеты той кеммереи, которою заведовал Экке. Он сам взялся произвести поверку и объявил, что он городу должен всего-навсего 25 гульденов. Из страха промолчали. Только эльтерман Цаупе, который, будучи прежде нотариусом при городской кассе, отлично знал все книги, доказывал противное и утверждал, что Экке должен городу 70 000 рижских марок с лишком. Тот вследствие этого страшно рассердился и всячески возражал, но неудачно. Наконец он в ярости крикнул Цаупе: «Ты негодяй; говорю тебе, я возвращу деньги!» Магистрат, из боязни новых столкновений, остановил Цаупе, и 22 июля уладил дело Экке и его зятей; город же потерял значительную сумму навсегда. В виде небольшого вознаграждения за потерю денег, город получил то, что этот всегда столь корыстолюбивый человек, в 1615 году основал на свои собственные деньги заведение для бедных бюргерских вдов малой гильдии, которое существует и ныне под именем Экова конвента. (См. Бротце Annales Rigenses и другие рукописи)).

В 1604 году, после Михайлова дня (29 сентября), когда обыкновенно происходит распределение должностей, за него никто не хотел подавать голоса, потому голос был дан за Гинриха фон Уленброкка, который был избран в прошлом году.

2 ноября 1592 года, когда король Иоанн шведский волею Божиею скончался, сын его Сигизмунд, король польский, был коронован также и королем шведским. Ему были предложены шведскими сословиями некоторые пункты, относительно принятия которых он был в затруднении; но когда выезжал из королевства и война между московитом и Швециею еще не кончилась, он, между прочим, доверил шведским советникам управление государством и послал Германа Флемминга с войском в Финляндию, для защиты границ. Должно быть ратные люди причинили много вреда финским крестьянам, ибо те восстали против солдат, причем Флемминг со своими ратниками перебил много финских крестьян. Должно быть также рассердило герцога Карла, родного брата короля, еще и то, что ему не было поручено управление государством, а может быть у него была какая другая причина, которая мне неизвестна, только он после отъезда короля стал присваивать себе всю власть в государстве и управлении и привлек на свою сторону некоторых заседающих в государственном совете шведов, которые сочувствовали ему, занял после этого государственные замки и бурги, взял армаду кораблей, сменил должностных лиц в сословиях, в замках и на кораблях по своему произволу, и забрал весь арсенал. Некоторые рейхсраты, которые хорошо понимали, что это нечто иное как действия против короля, и что впоследствии это не останется без возмездия, предпочли отправиться в Польшу к королю, нежели помогать намерению Карла. Вследствие этого король был принужден вооружиться и отправиться из Данцига с кораблями и войском, и вместе с убежавшими советниками прибыл счастливо в Кальмар, который занял герцог Карл со своими приверженцами. Когда же король лично прибыл и потребовал себе пропуска, то наместник герцога Карла не осмелился отказать ему; таким образом король и вступил в кальмарский замок. Тогда прибыли некоторые ландзассы для приема короля и финляндцы были также в готовности сопровождать короля по стране, но он им велел возвратиться в Финляндию. После этого прибыл герцог Карл с вооруженными людьми, встревоженный прибытием короля, недовольного тем, что он присвоил себе правление в Швеции; герцог имел свидание с полковником Юргеном Фаренсбахом у Кальмара или Штеккенберга, причем говорил, что придет к королю, но для этого просил три дня сроку.

Полковник, передавая это королю, сказал: «Милостивый господин, если ваше кор. вел. дадите ему выиграть время, то он замыслит засаду и укрепится с моря и с суши; и тогда уже он ничего не сделает по воле вашего кор. величества, и поэтому-то теперь он и является сюда. Если он не хочет явиться сейчас, то я готов сразиться с ним и выдать его вашему кор. величеству в скором времени; если же мы будем ждать, то ваше кор. величество можете лишиться трона». Но королевские советники говорили королю, что ему не следует вступать в сражение и проливать шведскую кровь. Король послушался их и дал герцогу три дня сроку. Между тем герцог Карл усилился кораблями и войском, а короля застигла буря, разорявшая его корабли. Тогда герцог Карл приступить к делу и начал с королем сражение; королю пришлось плохо. При самом начале сражения королевские люди уже были разбиты, а шведы, находившиеся при короле, не хотели сделать ни одного выстрела. Таким образом сражение было проиграно, и теперь король должен был плясать под дудку герцога Карла: он был принужден подписать договор по всей воле герцога, должен был выдать герцогу советников как его пленных, а также оставить во власти герцога все крепости, корабли и артиллерию. Король, принужденный к подобному договору, занял замок Кальмар и отплыл с некоторыми кораблями в Пруссию, а оттуда в 1598 году прибыл в Польшу.

После этого герцог Карл вооружился, двинулся к Кальмару, взял и снова занял его, и за тем в 1599 г. уехал в Финляндию.

Как только прослышал про это король, тотчас же велел снарядить в Ливонии несколько отрядов гофлейтов и до 300 лошадей. Это он послал на помощь к финляндцам. Но как только гофлейты прибыли в Финляндию, то уже карта, как говорится, пропала, потому что выборгские были заодно с герцогом Карлом, почему вышеупомянутые ливонцы большею частью были взяты в плен, исключая немногих, которые с маленьким Иоахи-мом убежали в Россию. Русские же их удержали у себя до тех пор, пока они не были высвобождены королевскими послами; другие же, которые были отправлены в Стокгольм, впоследствии были также освобождены: рядовым позволено было отправиться в нейтральные местности, а знатных удержали пленными.

После того герцог Карл стал думать об том, как повести войну с королем польским и решил перенести военные действия в Ливонию. Чтобы шведы оставались в мире, герцог велел прежде всего отрубить головы государственным советникам, которые были поистине превосходные люди и опора государству. После того, в 1600 году, послал он в начале великого поста из Финляндии Германа фон Дюрека с 900 всадников в ту часть Ливонии, которая принадлежала шведам, и затем лично сам отправился в Ливонию с орудиями и шведскими рейтерами и пехотою, которую он набрал из деревень.

Когда в июне 1600 г. герцог Карл прибыл в Ревель, то нашел для себя армию из 2300 человек кавалерии. Осмотрев свое войско, он двинулся на приморскую крепость короля польского Пернов, отстоявшую на 20 миль от Ревеля, и без всякого предварительного объявления войны, осадил ее, но не штурмовал, а пугал лишь словами, будто бы уже город пропал, взорванный на воздух. Крепость и сдалась без большой нужды к тому.

Этот успех укрепил мужество герцога Карла и он послал нескольких рейтеров напасть врасплох на Оберпален, в котором совсем не было гарнизона, потому что гауптман Рудамин был ограблен и разорен в Зонцеле и тогда отсутствовал. Лучше было бы, если бы он повнимательнее смотрел за своим замком Оберпаленом, да обращался бы по-человечески со своими несчастными крестьянами.

Полковник Юрген Фаренсбах после этого происшествия двинулся к Кремону, а оттуда к Кольтцену с господином Ленекком и они в поле совещались между собою, ибо Ленек был главою поляков, а полковник Фаренсбах главным начальником над немцами. Они двинулись в гельметскую область, наперерез герцогу Карлу. Но как только герцог Карл завладел Перновом, Эвольд фон Меден занял без всякого сопротивления Салис. После этого Карл отправил своего побочного сына Карла Карльсона в Каркус с 4 500 человек солдат, но они были разбиты поляками. Тогда герцог Карл подошел к Феллину, который и должен был сдаться, таким же образом он завоевал Лаис, далее занял Каркус, где он получил порядочную добычу, ибо ему таковую отдали без всякой нужды. После того он послал отряды в другие замки, как то: Гельмет, Трикатен, Руйен, Вайнзель, Буртнек, Лембзаль, Наббен, которым предложил сдаться, что те и сделали. Эрмес защищался, но недолго. В Кирремпе находился Гейрих Фалькенберг, который крепко стоял за герцога Карла, ибо он задержал порох, посланный в Дерпт, и после того сдался. Точно также поступили и мариенбургцы.

Полковник Фаренсбах настоял на том, что господин эконом ротмистр Гинрих Рамель и ротмистр Каспар фон Тизенгаузен из Тирзена, остались с их рейтерами в Дерпте; сам же он двинулся к Вендену, где он рассчитывал на Дембинского. Герцог же Карл около Рождества подошел к Дерпту и взял его, так как город этот не был достаточно защищен, да и происходили там несогласия. Герцог обещал всем свободный выход, но обещания не сдержал. Это случилось в 1600 году, 27-го декабря.

После взятия Дерпта, ему уж больше не пришлось тратить пороху ни пред какими замками, за исключением Вольмара, Трейдена и Нейгауза, другие все сдались до Кокенгузена.

Тогда герцог Карл послал несколько тысяч человек взять Венден. В воскресенье, когда они прибыли, Юрген Фаренсбах только что с 50 лошадьми и ландзасами отправился из Вендена в Нитау, не подозревая, что шведы близко, которые может быть и знали об отсутствии полковника; но Дембинский и полковник Вейр из крепости с немногими людьми мужественно кинулись на них обратили в бегство и загнали их в реку Аа, где несколько тысяч потонуло, а много сотен осталось на поле битвы и отняли у них оружие, знамена и пр. Это было божеское деяние. Но когда поляки в Вендене услышали о взятии Вольмара, то все они, кроме Дембинского, который охотно остался, бесчинствуя, оставили город и замок, наполнили свои телеги бюргерским хлебом и уехали.

Воевода Матвей Дембинский, отправившись из Пебалга, наткнулся со своими 70 или 80 всадниками на шведов, которые его осилили и взяли в плен.

Трейден был взят штурмом и при этом большинство защитников было убито; Кремон и Зегевальд должны были тотчас же сдаться. Карл Карльсон был послан вперед обстреливать Нейгауз, который хотя и держался хорошо, но должен был сдаться.

После этого Карльсон двинулся на Смильтен, Арле, Берзон, Сесвеген, Крейцбург, Шваненбург, Мариенгаузен, Луцен, Розитен, Лаудон, Ронненбург, Юргенсбург, Нитау, Лембург, Соденпойс, Зонцель, которые сдались без всякого сопротивления. Наконец, он двинулся на Кокенгаузен со своею лучшею силою; сначала он обстреливал и занял городок, а потом и замок, и в особенности крепко обстреливал одну башню. К Кокенгаузену прибыл лично герцог Карл и сам производил штурм весьма серьезно и разгонял всех, кто только мог приблизиться. Когда же они подошли к обстреливаемому пролому и хотели проникнуть внутрь замка, тогда обрушилась на шведов башня, так что они были раздавлены целыми сотнями с барабанами, пищалями и пиками и переполнили рвы собою. Тут герцог лишился своего мужества до того, что бежал и поручил Карлу Карльсону и другим вести войну, говоря, что будет им советовать. Они остались в городе и продолжали обстреливать замок, но осажденные ревностно следили за шведами со своими ружьями и перестреляли многих, которые ходили по улице.

Когда наступил новый год и Двина тронулась, жмудский староста с литовскими панами подступили на помощь гарнизону, который уже начал терпеть большой голод. Карльсон должен был отступить в Эрлу, где его застали врасплох и разбили. Но он снова собрал около 3 000 человек и снова явился под Кокенгаузен. Там Ходкевич, приблизительно в ј мили от города, дал ему сражение, в котором пали многие с обеих сторон, и шведы должны были покинуть свои орудия и бежать. После этого литовцы отобрали у шведов много замков, пока наконец не пришли в Ронненбург. Там шведы держались до тех пор, пока герцог Карл не прибыл из Ревеля. Он снова выступил в поле, спустил по Двине несколько кораблей с ратниками и орудиями, сам же с собранными им ливонцами и шведами сменил гарнизон замка Ронненбурга. Отсюда он напал на литовцев, которые покинули свои орудия, лошадей, и все решительно, отступили под стены Риги, имея коней в самом жалком состоянии. Между тем, полковник Юрген Фаренсбах, венденский воевода, прибыл из Пруссии с несколькими шотландцами и 4 ротами кнехтов, численностью в несколько сот человек, и расположился в рижском замке, имея при себе около 50 или 60 коней.

23 августа литовцы расположились у Двины между городскими стенами и Двиною; герцог же Карл последовал за ними и расположился со своим войском в Мильграбене, в одной миле от Риги. Литовцы задумали сделать вылазку и пожелали на всякий случай, чтобы город дал обещание пропустить их в город, если их разобьют, в чем, впрочем, им было отказано весьма вежливо и объявлено, что они пропустят самое большее только начальников, да сотни две лошадей, так как они хорошо знают что значит впускать много ратников в город.

Между темь, герцог Карл, укрепившись и на воде, и на суше, двинулся 1601 г., 30 августа, утром, между 2 и 3 часами, на рижский форштадт и напал на укрепление, где помещались полковничьи шотландцы, которые были выбиты оттуда и увезли только три фальконета. На этот раз был выжжен весь форштадт и, по-моему, убытку было наверно на 2 бочки золота. Я тогда, при этом пожаре, потерял более 30 сараев и домов. Господь вознаградил этот убыток.

2 сентября полковник отнял у шведов на Двине одно гребное судно и взял при этом в плен гауптмана (Констана) Ганса Шульца и одного фенриха (прапорщика) с 9 людьми.

8 сентября шведы начали строить укрепления на Книттельсгольме, около двинского переезда, чтобы помешать переправе, и крепко укрепили его, думая обстреливать оттуда город, и ругали людей, которые находились по ту сторону Двины, на больверке.

16 сентября они покинули этот шанец, а шотландцы с их полковником Юргеном Фаренсбахом заняли укрепление и срыли их.

8 сентября прибыл великий канцлер и полный гетман короны польской, Иоанн Замойский, вместе с младшим гетманом Зеликомовским (?), из Польши и с ратниками переправились чрез Двину; после этого и сам король переправился с значительным войском у Кокенгаузена.

17 сентября королевские военачальники послали трубача с письмом к герцогу Карлу, предлагая ему вступить в бой, и выбрать место сражения на чистом поле, если он только воин. Тогда герцог Карл пришел в затруднение и порешил бежать, как можно скорее. Он направился тотчас к Ревелю и Швеции и сказал ливонцам, которые ему встретились: «Я посадил теперь вас в крепости, замки, передал вам владение землею и людьми, если вы не хотите защищать их, то не защищайте: у меня в Швеции довольно земли и людей».

У герцога Карла находился в службе граф фон Нассау из Нидерландов, который сказал ему, что он ясно видит, что никакой выгоды из этой войны нельзя извлечь, так как страна совершенно опустошена, бедные люди разорены и уничтожены, а поэтому он советует герцогу примириться с его двоюродным братом, королем польским, чтобы снова быть в согласии между собою и в покое и избежать пролития невинной крови.

На это герцог Карл отвечал, что этот совет ему не нравится, и прибавил: «выпустить розгу из руки — нет, это для меня не удобно, пока я веду войну в Лифляндии, в Швеции у меня мир». Его поддержал герцогский ротмистр Рейнгольд Энгедес, слышавший этот разговор. Главнейшие крепости, каковы: Роннебург, Вольмар, Нейгаузен, Дерпт, Феллин, Вейссенштейн, Пернов, Ревель и Нарва, герцог занял оставшимися при нем ратными людьми из шведов и немцев, а сам отправился в Швецию, обещая собрать новое ополчение в Швеции и заместить их. Лучшие большие орудия он взял с собой и вооружил им крепости для борьбы с поляками. Так как граф фон Нассау видел, что война герцога Карла не кончится добром, то и уехал из страны. То же самое сделали герцоги Гольштейнский и Люнебургский.

Если бы отпавшие лифляндцы, теперь, когда король польский находился сам в стране, оставили герцога Карла и приняли предлагаемую королем милость, то сохранили бы свою честь, а страну и людей спасли бы от разорения, но как они имели более доверия к герцогу и надеялись, что он приведет свежее войско, потому на них и пошли как на врагов польского государства и стали обращаться с ними сообразно с этим.

1601 г., 23 сентября, его королевское величество выступил с обоими военачальниками из Икскуля. Младший военачальник отправился вперед с 4 000 казаков из Кокенгаузена на Венден через Роденпойшский уезд через Аа и таким образом на Рооп.

Орудия следовали с обозом. 10 октября венденский воевода Юрген Фаренсбах последовал за королем с 4-мя знаменами (отрядами) шотландцев, приведенных им из Пруссии.

19 октября король и главнокомандующий двинулись с орудиями на обложение крепости Вольмара. Этот поход был сущим несчастием для бедных (сельских) жителей: казаки нещадно гоняли и мучили их, отбирали все их имущество, все хаты и заборы пожгли, так что сельчане от ужасного голоду валились целыми кучами и умирали. Они лежали непогребенными в деревнях и на дорогах, камни могли бы над ними сжалиться.

1601 года, 2 декабря, король отправился из Риги обратно в Вильну, а коронные военачальники остались при очень жестокой стуже с артиллериею и ратными людьми под Вольмаром. Много людей замерзло, несмотря на это военачальник обстреливал крепость сколько только было возможно до 17 декабря, когда они наконец после нескольких штурмов сдались на акорд. В ней находилось 350 шведов и немцев. Польский военачальник приказал отпустить и проводить их, за исключением незаконного сына герцога Карла, Карла Карльсона, Понтия де ла Гарди — сына и двух других шведских господ, которые были отправлены в Польшу (Карл Карльсон Гилленгьельм, побочный сын герцога Карла Зюдерманландского, впоследствии короля шведского Карла IX, отличился особенно мужественной защитой Вольмара в 1601 г. Как ни слабо укреплено было это место, все же Иаков де ла Гарди и Гилленгьельм мужественно удерживали здесь в продолжении целых двух месяцев всю военную силу поляков. Крепость под конец представляла из себя кучу камней и все-таки они посреди этих развалин отбили 6 декабри с большим уроном нападавшего на них неприятеля. Наконец, так как поляки хотели 8 декабря возобновить штурм, осажденные увидели себя вынужденными по недостатку снарядов отдать это место, но с условием, чтобы им было позволено выйти из крепости с оружием и знаменами. На это было дано согласие, но вышепоименованные начальники должны были оставаться в плену, пока не будут выменены на Дембинского и Шенкинга. Только после 12-ти летнего тяжкого заключения Гилленгьельм был отпущен в Швецию и впоследствии занимал там многие важные должности.

Он умер 17-то марта 1650 года и погребен в соборе в Штренгнэсе, где висят над его могилой железные кандалы, в которые он был закован во время своего заключения в Польше. Между оставшимися от него рукописями, сохраняющимися в шведском государственном архиве, находится и его: «Relatio de Kokenhusano proelio et obsidione Wolmariae.» См. Гадебуша liv. Jahrb. VI 2, стр. 264-266; Гупеля neue nord. Miscel стр. 18, 194-196; Livl. Schriftsteller. Lex. II, 155-157. Прим. пер.).

В 1601 г., 24 декабря, Карл Карльсон и Понтия де ла Гарди сын были провезены через Ригу в Польшу. Польский военачальник, после покорения Вольмара, отправился в город Дерпт, чтобы там немного отдохнуть, и велел открыть переговоры с следующими замками: Эрмесом, Гельметом, Мариенбургом, Нейгаузеном, которые сдались на милость и были приняты; но в Адзеле был один лживый человек, Адам Шраффер, и Яков Роланд, которые задумали одурачить польского военачальника, потому он послал 12 марта 1602 г. туда своих людей и приказал обстреливать Адзель.

Между тем, лживая лиса Шраффер убежал, тогда остальные сдались. Военачальник дал им свободный выход, за исключением Роланда, которого он потом велел казнить.

Альбр. Дембинский с его ротой и другими ратными людьми был послан военачальником обложить Роннебург, который и должен был вследствие нужды сдаться. Затем военачальник отправился из Анцена в Ринген, хотел вести переговоры с дерптцами, но напрасно. Они сделали вылазку за добычей, поубивали многих казаков, но последние скоро получили подкрепление и сделавшие вылазку большей частью были перебиты.

Тогда военачальник оставил Дерпт и направился к Феллину. Феллинцы тоже сделали вылазку с помощью некоторых перновских гофлейтов и напали на 40 возов, везших хлеб, вино и другие вещи, которые они и забрали с собой. Военачальник выставил несколько тяжелых орудий, занял город и велел 7 мая 1602 года в первый раз штурмовать замок, но штурм был отбить; Юрген Фаренсбах и Вольмар фон Менден были в бою ранены, из которых последний, к общему сожалению, на другой день умер.

На следующий день, 8 мая, военачальник приказал опять с новой силой сделать нападение на замок; при этом штурме осаждающим грозила большая опасность: осажденные под проломом выкопали яму (мину) и туда наложили пороху, а поверх послали земли, рассчитывая, что, если их выбьют из пролома и поляки взойдут на порох, они, последние, взлетят на воздух. Но Господь Бог рассудил иначе. Когда начался штурм, осажденные со своим начальником стали на порох и сами неожиданно взлетели на воздух. Тогда у них пропало все мужество и они сдались на милость. Военачальник приказал дать шведам и немцам свободный выход в Пернов, а лифляндцев с женами и детьми удержал в плену; из них многие были казнены.

В это время дерптцы сделали вылазку с тремястами, приблизительно, стрелков и несколькими всадниками, чтобы взять замок кастелляна Георга Шенкина Анцен, который был занять немногими польскими людьми. В первый раз они были отбиты, но когда в другой раз сделали нападение, то покорили замок, взяли хорошую добычу и знатных пленников. Это был очень прекрасный, вновь выстроенный замок, но они его подожгли и он сгорел, а это была сущая жалость.

Когда был покорен замок Феллин, польские ратные люди почти совсем воспротивились оставаться долее в поле, потому что они целую зиму терпели в поле стужу и потому что у них почти не было денег, но военачальник уговорил их не расходиться, и приказал отвести их к Наббижскому мосту и расположиться лагерем около церкви св. Иоанна. Между тем дерптские шведы опять сделали вылазку для грабежа и перебили много казаков, но польские рейтеры скоро их окружили и из них 100 были убиты, а 12 пленными приведены к военачальнику; также из Вейссенштейна двое начальников, Яков Гилле и Симон Пилле сделали вылазку для грабежа со 100 стрелками и 50-ю рейтерами. Тогда польский военачальник послал против них своих людей, которые всех их положили на месте, и оба начальника были взяты в плен. После этого поляки ограбили Нарву. Между тем к военачальнику прибыло свежее войско и он затем двинулся под Вейссенштейн. Там ему стоило больших трудов строить шанцы на болоте, так что он должен был привести несколько тысяч возов кустарнику, прежде чем можно было поставить орудия в шанцах на болоте, причем было потеряно много народу. Было убито 6 или 7 ротмистров. К тому же приключилось следующее несчастие:

Когда в Ригу прибыло свежее войско и переправилось через Двину, магистрата разместил многих своих кнехтов около города в новой магистратской усадьбе (Новозаложенная магистратская усадьба называлась Гейденгоф (Heidenhof). Пришедшие солдаты по своему обычаю проходом через городская владения учиняли самые необузданные бесчинства. Город хотя и жаловался, но безуспешно. Ходкевич, нуждавшийся в подкреплениях, был этим событием так возмущен, что в первом порыве гнева хотел приказать казнить не только рижских кнехтов, но и всех других солдат, которые из этого города находились в его лагере. Только с трудом удалось нескольким офицерам уговорить его представить это дело на рассмотрение королю. Город и был по этому поводу в 1604 г. привлечен к королевскому суду; но что затем последовало — неизвестно. Прим. пер.). Тогда некоторые польские ратные люди хотели ворваться в эту усадьбу, а кнехты не хотели этого допустить. Из-за этого произошло у них столкновение и несколько поляков было убито. Тогда поляки напали на усадьбу целой толпой, подожгли постоялый двор, в котором находились кнехты, им пришлось выйти из горевшего дома и тогда 15 или 16 человек из них было убито. В городе по этому поводу произошло смятение: несколько поляков были убиты на улицах и перед городом, потому что остальные кнехты хотели отомстить за своих погибших товарищей.

Магистрат дал кнехтам несколько полевых орудий и стрелков, с ними они выступили из города и много всякого народу бежало за ними; поздно вечером они подошли к мосту. Как только поляки заметили их, то выстроились в боевой порядок; рижские кнехты требовали выдачи тех, которые убили их товарищей. Проигранная свалка; поляки обратились в бегство и из них было убито человек 150. Один ротмистр был убит перед Ригой, а другой, Лука Война, был ранен около Нейермюленского моста и едва остался в живых. Также было убито несколько жен и детей ратных людей. После этой свалки, поляки, увидев что их вещи пограблены, убежали назад в Польшу; а жаль, потому что они тогда были очень нужны военачальнику.

Около этого времени были посланы в Ревель на шкуне 60 человек, которых приказано было отвезти в Швецию в качестве пленников, в их числи было 22 чел. из наших. Эти последние надеялись на плохой прием в Швеции, оттого сговорились между собой и когда шкуна вышла в открытое море напали неожиданно на шведов с топорами, кольями и дубинами, начали биться, так что очень скоро многие пали на месте, а другие потеряли всякое мужество. Там был портной, тот своим утюгом многих убил; ручные топоры и ножи для хлеба тоже при этом очень пригодились. В конце концов 22 человека овладели шкуной, побросали за борт шведов, и оставили в живых только немногих, которые должны были помогать им управлять судном; они заставили их направить шкуну к берегу около Салиса, а оттуда они отправились в лагерь великого канцлера Замойского, который их встретил с почестями.

27 сентября 1602 г. поляки взяли и замок Вейссенштейн, после долгого сопротивления. Здесь они нашли прекрасное оружие и продовольствие. Когда прибыл Ходкевич из Жмуди со свежим войском, в то самое время как остальная часть армии была совершенно измучена пребыванием на войне в течении целого года, ему, Ходкевичу, было передано командование войсками в стране, а великий канцлер со вторым военачальником Зеликовским, графом Острогге и другими ротмистрами выехал из страны. У них в войске было много больных, вследствие потерпенных в течении целого года невзгод.

В феврале 1602 польскими казаками были убиты, между Мариенбургом и Анценом, Фромгольд фон Унгерн и Христоф Корф с 9-ю людьми, хотя при них и был паспорт от великого канцлера и охранная грамота, чем великий канцлер был очень возмущен и произвел по этому делу деятельный розыск, но ничего не открыл.

Теперь я должен рассказать об ужасных горестях, которые я пережил в Лифляндии в 1601 и 1602 гг.

В 1601 г. в Лифляндии вымерзли все хлеба, особенно яровые, а которое зерно дозрело из ржи в некоторых местах, то было по всей стране опустошено и попорчено неприятелем и своими. А у бедных поселян (казаки и поляки) под пыткой вывертывали (растягивали) члены, клали на огонь и жгли, чтобы они не могли ничего утаить от жестоких мучений, они должны были вырывать из земли все, что спрятали; у них отбирали даже хлеб из печи и изо рта, снимали одежду с тела; у них не осталось ни горшка, ни котла, в котором бы они могли сварить какой-нибудь травы с поля, они растирали в лотках и корытах зеленую траву горячими камнями и глотали ее без соли и запивали холодной водой, должны были лежать на свету нагими; у них не осталось ни одного топора, которым можно было бы срубить хоть полено топлива. Оттого они распухли как колоды; все хаты, деревни, дороги, по которым шли войска, были полны трупами мужчин, женщин и детей, так как ни собаки при дороге, ни птицы небесные, ни дикие звери не могли жрать всех трупов, а когда маркитанты встречали кучки народа из 15, 20, 30 чел. и спрашивали их, куда они идут, то они отвечали: в Ригу, в Ригу! Когда же купцы замечали им, что невозможно, чтобы они все могли там прокормиться, то они отвечали, что им ведь все равно, где их уложит голод; им было и то уже утешением, чтобы быть похороненными в Риге, так как иначе они должны были быть сожраны псами и волками.

В имении Фрица Крюднера один крестьянин вышел из своей хаты, заперев в ней своих детей, чтобы не видеть, как они погибают, взял одного ребенка за руку и ушел, чтобы тот не видел, как умрут остальные дети. Где же смерть настигла его с этим одним ребенком — я не знаю.

В Зонцельском имении при дороге лежала мертвая лошадь. Тогда один крестьянин хотел привезти ее к себе в пищу для себя и своих и для этого одолжил от другого крестьянина его лошадь. Но в то время как он взвалил мертвую лошадь на сани, вдруг настигает его какой то безжалостный солдат и выпрягает одолженную лошадь из саней.

В Роопском округе достойный доверия человек видел, как пять человек лежали при дороге вокруг мертвой лошади и, так как у них не было ножа, рвали ее зубами.

В лемзальском укреплении у одного сапожника сгорела по его неосторожности хата и сам он в ней закоптел и изжарился, тогда голодные люди объели у трупа этого сапожника ноги и руки. В Берзонском имении 16 человек до такой степени были одолены голодом, что одного человека убили, разделили между собой и съели. В Гониггофе, одном из имений помещиков Дона, изголодавшийся немецкий парень лежал над мертвою лошадью и отрывал мясо зубами.

Один крестьянин убил и сварил свою собственную жену, а ее брата затем пригласил к себе в гости, который от ужаса и трепета, когда услышал это, заколол себя. А еще один крестьянин задушил и съел своих трех детей, и этот голод, когда люди съедали свои собственные испражнения, объедали свои руки и ноги, продолжался до 1603 г.

4 марта в Дерпте один крестьянин публично на рынке сжарил и съел человеческую руку. Другой изголодавшийся шведский солдат отрывал зубами мясо от своей правой руки и мясо поедал.

Во время этой же осады одна женщина поела своих собственных детей и после этого закололась.

3 апреля 1603 г., долгое время терпев голод, Олоф Штрале должен был наконец сдать Дерпт Ходкевичу, где поляки, после сдачи, зло хозяйничали. В этом году полякам везде везло счастье, пока чума не разогнала их по квартирам.

В 1604 г. случилось, что рижские бюргеры захотели, по своему обычаю, в понедельник на масленице избрать в большую гильдию нового эльтермана. Но магистрат предупредить их. Так как из тех 70 человек, которые по заключенному в 1589 г. мирному договору имели всегда совместно с магистратом голос в городских делах, многие умерли, то магистрат в четверг, перед масляной, пополнил снова их число, с тем, чтобы бюргеры выбирали другого эльтермана из тех 70 человек и притом из тех 40 человек, которые заседали в большой гильдии. Граждане приняли это так, будто такое распоряжение сделано им назло, чтобы привязать их к тем 40 человекам, из которых они должны были бы выбирать себе эльтермана. Они не хотели уступить магистрату и просили, чтобы им снова позволили по старому выбирать из всей общины по большинству голосов братьев.

Магистрат ссылался на договор, по которому в большой гильдии могло быть только 40 человек: если же эльтермана выбрать из общины, то в противность договору, который бюргеры поклялись исполнять, всех членов было бы 41. Бюргеры очень горячились, доказывая, что выборами 40 человек, произведенными в четверг перед сроком, их право свободного выбора обойдено, что поэтому они хотят оставить своим эльтерманом старого, пока не получат дозволения от короля производить выборы по старому.

Магистрат строго настаивал на исполнении договора; тогда община сделала донесение магистрату, что она с 1589 до 1604 г. крайне тяготилась повинностями, возложенными на нее договором и все-таки никогда не нарушала его, в надежде, что и магистрат в свою очередь, сообразно договору, по справедливости будет держать себя относительно бюргеров, и тогда договор не был бы нарушен. Но теперь бюргеры видят, что магистрат не только объясняет договор только в свою пользу, стараясь лишать бюргеров их свободы, но что он и сам во многих пунктах не соблюдал договора, как напр. в следующих:

1. Магистрат истратил много денег из общей казны помимо желания и ведома ее эльтерманов, и притом на частные нужды, чего договор не дозволяет.

2. Несообразно большие суммы были потрачены па посольства, инструкции же и донесения читались эльтерманам и братству лишь отрывками и при этом велись другие частные дела, что противно договору.

3. Деньги взимались и записывались на городскую казну, о чем эльтерманы и старшины желали бы иметь сведения, но это не доходило до их ведома.

4. Различных граждан требовали поодиночке в ратушу и там им навязывали содержание чересчур многих кнехтов, сверх их состояния.

5. Кнехты нанимались и отпускались, о чем эльтерманам и старшинам между тем ничего не говорилось.

6. Целые роты кнехтов высылались в ночное время из города, без ведома и желания эльтерманов и старшин.

Вследствие этого и на том основании, что магистрат, а не граждане, нарушил договор в упомянутых и многих других пунктах, то община не хочет ни за что больше признавать этого договора. Она также хочет, чтобы прекратились злоупотребления в казначействе и чтобы все городские доходы, вместе с доходами кеммерейными и, какие бы названия они ни носили, поступали впредь в одну кассу; при этом община желает совместно с магистратом назначать своих людей, которые бы взимали аккуратно годовые доходы, а также производили аккуратно необходимые расходы и должны бы были давать в том ежегодно верный отчет.

Магистрату следовало бы не пожалеть лишнее заплатить этим должностным лицам за потерю времени и трудов, лишь бы только они усердно заботились о благосостоянии города.

Община также слышала, что магистрата поручил исполнение самых видных городских должностей бургомистру Экку с его зятьями и родственниками; нельзя сказать, чтобы это служило на пользу города, поэтому община просит, чтобы магистрат распорядился произвести в этом отношении изменения. Также слышно, что бургомистр Николай Экке был ругаем публично перед королевским сенатом Давидом Гильхеном и до с их пор не смыль с себя этого позора и носить на себе пятно; поэтому община имеет причину убеждать магистрат не позволять такому человеку заседать в магистрате, пока он не смоет с себя позора.

Также бюргеры требовали, чтобы кнехты, жалованье которых платилось от всего города, впредь присягали не одному только магистрату, но в то же время и общине, или городу Риге. К этому заседавшие в мюнстерее (крепостном отделении) от магистрата и общины должны назначаться по-старому, и кнехты должны были держаться их приказаний, а не быть употребляемы по приказанию каких-либо других личностей. Гражданам также казалось подозрительным, что зятю бургомистра Экка Ретгеру Горсту были поручены городская артиллерия и мюнстерея (крепостное управление) кнехтов, так как его брат Ганс служит у неприятеля, герцога Карла, а у Ретгера живет в доме сын его брата, каковые оба то приезжают, то уезжают, и, как говорят, он к тому же отпустил своего слугу, который перешел на сторону неприятеля. Поэтому община желает, чтобы эти должности были поручены другим лицам. Община кроме того желает, чтобы в школе были поставлены люди, более знающие свое дело для того, чтобы юношество обучалось и воспитывалось лучше, чем это делалось до сих пор.

Выставил ли магистрат касательно упомянутых пунктов свои pro и contra, или нет, но он в конце концов должен был большею частью во всех пунктах уступить общине.

Во-первых, был уничтожен договор, вечно исполнять который однако весь город, и магистрат, и община клялись с протянутыми руками и поднятыми пальцами и который к тому же стоил столько крови и много тысяч гульденов.

Во-вторых, магистрат должен был ведение доходами, которое в течении 400 лет принадлежало его отцам, передать городской кеммерее и дозволить общине принимать участие в управлении общей городской казной, так что магистрат ничего не мог уже из нее расходовать без согласия общины.

В июне 1604 г., несколько шведских кораблей прибыло в рижский фарватер и стали здесь подстерегать торговые корабли, которые стояли на Двине перед Ригой и, состоя из кораблей голландских, любекских и других городов, представляли силу в 80 кораблей. Последние соединились в одну эскадру, чтобы пробиться через неприятеля, и вышли из Двины.

В июне 1604 г. эти корабли заметно подкрепили Ригу, снабдили ее продовольствием, солодом, рожью, вином, пивом, маслом, сыром, солью, медом и разными вещами, коими и военачальник со своим войском мог бы воспользоваться и продовольствоваться; но когда эти корабли опять вышли в море 17 июня и 18 прибыли к Рууну, то там встретили 14 вооруженных кораблей, вдоволь снабженных герцогом Карлом оружием и людьми, которые ждали их. Произошло жестокое сражение: шведы прорвали торговый флот и потеснили те из кораблей, которые были плохо снабжены, к курляндскому берегу и завладели ими в числе 20; между ними были голландские, бременские, ростокские, любекские и многие другие судна; все они должны были сдаться. Из остальных, некоторые любекские и голландские корабли, которые были лучше снабжены оружием и людьми, храбро сражались и пробились, хотя и с потерею многих людей.

16 июня 1604 года, военачальник Ян Карл Ходкевич направился из Риги к Дерпту, послав туда вперед несколько небольших отрядов, имея также при себе пару сотен немецких рейтеров и несколько рот татарских казаков. Ходкевичу были присланы несколько свежих отрядов конных и пеших ратников из Польши и Литвы, так что у него было до 2 300 челов. войска. С этим войском он, 9 сентября 1604 г., выступить из Дерпта и расположился лагерем в 10 милях от него в Оберпаленском округе, милях в 5-ти от Вейссенштейна. Там он получил известие, что шведы соединились с прочими лифляндцами и выступили в числе 7 300 чел., чтобы снова попробовать счастья у Вейссенштейна. Они также подстрекали Ходкевича к сражению, в надежде, что не преминут одержать победу, так как они превосходили его численностью войска.

Ходкевич преспокойно выступил на их глазах со своим войском и оружием из Оберпалена и 15 сентября оба войска встретились и произошла ужасная схватка, в которой многим было не до смеху. Наконец Ходкевич со своим маленьким войском победил большое войско шведов и немцев, и обратил в бегство; на месте осталось их около двух с половиной тысяч человек, да потеряли они 6 полевых орудий и 22 знамени.

После этого сражения и по снабжении замка Вейссенштейна всем необходимым, Ходкевич возвратился к Оберпалену и осадил замки пешим войском и некоторым числом рейтеров, а остальное войско распределил по различным округам страны; где у бедных жителей еще кое-что оставалось, там ратники были оставлены на зимние квартиры, а провиант подвозился из Литвы.

В начале 1605 года, в январе, шведы послали некоторое число ратников взять Вейссенштейн; во время вылазки был убит польский ротмистр Зеханский; но шведы были отбиты. Когда польские ратники услышали, что шведы собрались, то двинулись от замка поближе к границе, чтобы иметь на глазах замки, а Ходкевич поехал на сейм в Варшаву. Там обсуждался вопрос следует ли его королевскому величеству лично идти с войском на Швецию; военачальник Ходкевич был снова отряжен в Лифляндию с большим количеством войска и денег. Прибыв туда, она направился к Дерпту. В это время, в 1605 г., явился некто, который 4 года тайно пребывал в Польше под именем князя Димитрия: он себя выдавал перед его королевским величеством в Польше и перед сендомирским воеводой за сына великого князя Ивана Васильевича, относительно которого все думали, что он был убить по повелению Бориса Гуденова (Годунова), который заставил себя провозгласить в Москве великим князем, так что все думали, что от Ивана Васильевича не осталось больше наследников. Этот князь Димитрий, называвший себя царевичем (так зовется наследник царя), уверял, что он был тайно скрыть в монастыре и там воспитывался, пока не был выслан в Польшу. Здесь в нем принял участие сендомирский воевода, быть может, с ведома его величества, помог ему деньгами и войском, так что этот князь Димитрий мог двинуться в Россию с войском и хотя втершийся на престол великий князь Борис Годунов послал против него своих людей и дал ему отпор, однако тот, как молодой 27-ми летний герой, постоянно пользовался успехом в своем предприятии.

Старый Борис Годунов в этот раз послал на сейм в Варшаву своего посла, приказав ему строго обвинять пред сеймом короля Сигизмунда III и протестовать против того, что король польский, в противность заключенному мирному договору, помогал Димитрию, которого он, Борис Годунов, не признает таковым, но считает его дерзким мятежником, войском и деньгами напасть на его землю; приказал также требовать, чтобы король отозвал своих подданных от князя Димитрия и прекратил всякую помощь ему, если желает, чтобы между московским государством и Польшею продолжался мир.

На это ему в ответ было заявлено, что его королевское величество и сословия не желают нарушать мира; если же некоторые польские ландзассы (паны), как свободные люди, пристали к Димитрию, то его королевское величество прикажет убеждать оставить его; но его кор. величество полагает, что присягали Димитрию не паны, а большею частью люди из диких казаков, которые вступили в его службу: они служат и туркам, и татарам, всем, кто в них нуждается.

Между тем, в то время, как Димитрий пребывал в земле московитов, приблизительно в 1605 г., о Пасхе умер старый великий князь Борис Годунов. Тогда обнаружилось разъединение между московитскими народами, были произведены дальнейшие розыски и обнаружено, будто князь Димитрий действительно царевич, а так как при жизни Годунова подданные присягнули сыну его, то произошло разногласие, которого из них принять своим государем. Тогда они признали князя Димитрия и он сейчас женился на дочери воеводы сендомирского; они ему привезли ее вместе с многими поляками в Москву; там он 8 мая 1606 г. и венчался. Он взял с собой нескольких иезуитов и хотел принять папскую религию; говорить, что поляки также производили много бесчинств, чем московиты так возмутились, что убили Димитрия на десятый день (17 мая) после его свадьбы в его спальне, вместе с 1700 поляков и избрали великим князем князя Василия Шуйского. При этом произошли всяческие беспорядки и явился другой Димитрий, у которого было много приверженцев.

В это время появился также в Венгрии никто из Баториева рода, по имени Бузокай, отдавшийся под покровительство турок.

Большая часть венгерцев присоединилась к нему; они заняли крепкие замки, выгнали наместника императора из Венгрии и послали послов к великому канцлеру Замойскому с предложением, что если он отпустить к ним своего сына, Фому, то они провозгласят его королем Венгрии и турка оставят своим покровителем, но великий канцлер отклонил такое предложение.

24 мая 1605 г., в 2 часа, великий канцлер Ян Замойский умер и был 20 июня погребен в Замостье, в своей церкви.

В 1605 г., между Пасхой и Троицей, турецкий султан прислал грамоту к королю польскому, требуя, чтобы тот отправил войско в помощь Бузокаю в Венгрию против римского императора, по старым их договорам; но король извинялся тем, что сам ведет войну с Карлом зюдерманландским, а также тем, что взял под свое покровительство князя Димитрия, чтобы помочь ему в достижении престола по праву наследия. Этим извинением он и отделался. Но татары напали на польские границы и причинили много вреда за то, что будто бы не получили от короля своих шуб (зипунов), которые всегда давались им от польского правительства, за что они обязывались служить правительству.

За год пред 1605 г., герцог Карл принял к себе в службу из Германии графа Мансфельда с отрядом немецких солдат. В 1605 г., отряд этот герцог приказал усилить шведским пехотным отрядом в 200 кавалеристов, так что весь отряд составил силу в 3 500 человек, и послал их с кораблями под Ригу. 2 августа они крейсировали взад и вперед вдоль по Двине.

3-го числа, шведское войско как конное, так и пешее, высадилось у Песочной горы перед городом, напало на форштадт, сожгло прекрасную Гертрудскую церковь и все ветряные мельницы, множество домов, а также много бюргерских дворов и крестьянских хат в ландфохтействе и увели много скота. В ландфохтействе происходили многократные стычки и несколько шведов попалось в плен.

13 августа 1605 г., герцог Фридрих курляндский прибыл с несколькими рейтерами и пешим войском к Двине.

В 1605 г. Господь Бог ниспослал свое благословение на урожай всякого рода хлеба, так что в Риге покупали рожь по 12-13 грошей за лоф, хотя вся земля большею частью оставалась невспаханной и незасеянной, будто какая пустыня. Господь Бог неиссякаем милосердием и для Него ничего нет невозможного; точно так же может Он спасти нас от руки нашего неприятеля Карла.

В 1606 г. рожь в Риге стоила только 2 марки. Вот, что Господь Бог может сделать!

2 сентября 1605 г. шведы с кораблей поплыли на шхерботах (по Аа) вверх от Больдераа и нанесли много вреда в Бабите и Курляндии, а также много их отправилось пешком и на лошадях в Туккум большой дорогой, грабили, жгли и нанесли много вреда бедным жителям.

В это время из Ревеля двинулся один полковник, Андрей Линдерсон, через Вик к Пернову, к нему навстречу вышел из Феллина военачальник Ходкевич, чтобы принять его по-военному, но когда поляки подошли, Линдерсон со шведами так выгодно окопался и защитился орудиями, что Ходкевич не мог приблизиться к нему, и потому воротился в Феллин, тем более, что тут был оставлен его обоз. Между тем пришло известие, что герцог Карл сам собственной персоной идет из Швеции и держит путь в Ригу, чтобы попытать счастья над этим городом, а между тем граф Мансфельд со своими хотел попробовать взять Динамюнд, где он и устроил несколько шанцев в песке, но должен был уйти назад. Вследствие этого Ходкевич двинулся из Феллина через Вольмар в Венден, чтобы там подкрепиться войском из Литвы, так как известия гласили, что у герцога Карла много войска.

10 сентября 1605 г., прибыл герцог Карл с герцогом люнебургским и со всей своей армией и 13-го двинулся прямо к Риге. Как только Ходкевич узнал. что он прибыл к Риге, то двинулся к Икскулю, соединился с герцогом курляндским Фридрихом и литовскими панами, чтобы выручить Ригу и напасть на герцога Карла перед городом; но последний в ночь с 16-го на 17 сентября покинул свой лагерь. Тогда рижане сделали вылазку, сожгли лагерь и разграбили все, что в нем осталось: телеги, оружие и прочее. Утром в город прибыло много бежавших от неприятеля, которые большею частью умирали с голоду; их приняли в город.

В 8 часов 17 сентября герцог Карл, отступая от Риги со всем своим войском в 12 000 чел., прибыл к маленькой церкви, находившейся на горе у Кирхгольма, в 2 милях от Риги; там встретился с ним Ходкевич приблизительно с 3 000 конных и пеших ратников и с ним герцог Фридрих курляндский с 400 челов. Они так мужественно напали на герцога Карла с его огромным войском, что последнее скоро обратилось в бегство, и было их изрублено на месте более 3 000 человек (Число погибших в этой битве шведов, которых магистрат велел похоронить, составляло 8983 человека, не считая тех, которые были найдены мертвыми в Двине и болотах. См. Annales Rigenses Броца).

Карл, как известно, сам попался бы в плен, если бы один лифляндец, Вреде, не пожертвовал для него собой, отдав ему свою лошадь. О необузданности герцога Юрген Гельмс рассказывает следующее: Когда герцог сел на корабль, на котором бежал в Пернов, его встретил слуга и выражал свою радость, что видит снова здравым своего господина, которого уже считал мертвым. Полный ярости, Кари выхватил свой меч и заколол этого своего слугу со словами: Вы, шельмы, должны бы там быть, где я был!

Карл с остальными бежал на корабли, которые оставил позади себя в Двине. Говорили, что он был ранен. Граф Иоахим Фридрих фон Мансфельд, как полагали, тоже избежал гибели, потому что не был найден между убитыми. Герцог Фридрих Люнебургский, как и шведский полковник Андрей Линдерсон, пали в сражении; они были привезены в Ригу и тут положены в гробы. Было также приведено в Ригу много пленных.

Из польских панов также несколько легло на месте, из коих в Риге было погребено около 15 чел., простых солдат было убито 100 человек и более 150 было привезено в Ригу к врачам ранеными.

Андрей Линдерсон был погребен в Риге (Тело Линдерсона было 23 сентября рижанами, из глубокого почтения к пену, торжественно погребено сообразно его званию в соборе под органом. Прим. пер.); тело герцога Люнебургского в гробу взял с собой герцог Фридрих курляндский, также много было взято в плен немцев и шведов под Ригой и Кирхгольмом, более 1 000 человек. Убитых при Кирхгольме Ходкевич велел всех похоронить. С поля битвы взято 14 полевых орудий, 67 шведских знамен и вообще было взято много добычи.

18 сентября, военачальник Ходкевич со своими ратниками и герцогом курляндским с большим триумфом вступил в Ригу, а пленные шведы должны были тащить за ними взятые с поля битвы пушки.

19 сентября, Ходкевич послал из Риги несколько тяжелых орудий, чтобы действовать ими в Двине по кораблям, с которыми бежал герцог Карл, но на счастье шведов подул попутный ветер и они ушли; по дороге заняли заики в Вике и переправились через море в Швецию.

Польская армия пребывала на квартирах до Иванова дня 1606 г.; тогда войска, вследствие недоразумений, происшедших между королем и сословиями, были вызваны в Литву. Как только герцог Карл проведал об этом, тотчас же послал к Риге 30 кораблей и столько же шхерботов с более чем 2 000 чел. солдат из различных земель. Они прибыли 13 сентября в Двину и попытали счастья над Динамюндом, но, так как оказался недостаток в провианте, то чужеземные ратники начали становиться беспокойными, вследствие чего шведы снова ушли в море со своими кораблями.

В это время и Иоахим Фридрих фон Мансфельд, которого герцог Карл оставил главнокомандующим в Ливонии, сделал вылазку со своими ратниками из Пернова, взял Вольмар вместе с замком, затем двинулся к Моянеку, но был отбит, занял затем Эрмес и другие замки, но поляки скоро опять все отвоевали. Тогда шведский главнокомандующий пошел с некоторыми из своих пеших ратников в Ригу на замок. Шведское войско творило большие бесчинства, бесчестило женщин и все это безнаказанно.

В февраль 1606 г., в Польше назначен был сейм в Варшаве, из коего однако ничего не вышло, как и из многих других сеймов.

Когда польское войско, вследствие беспокойств, было вызвано из Ливонии в Польшу и Варшаву и в 1607 году опять назначен был сейм в Варшаве, тогда герцог Карл увидел, что наступило удобное время короноваться королем шведским; после коронования он отправился в Ливонию и разбил с графом фон Мансфельдом пана Зборовского, который и был убит; остальные бежали 21 мая в Дерпт.

Затем 25 июня шведы заняли крепкий замок Вейссенштейн, в котором гарнизон был перебит и много было взято орудий. Вслед за тем они сожгли городок Феллин, а тех, кто не успел бежать в замок, перебили. В то время как шведы жадничали в Вейссенштейне на добычу, один солдат заронил огонь в пороховой погреб, отчего более 1 000 чел. были разнесены и много ранено. Три или четыре тяжелых орудия шведы послали в Ревель и посадили начальником в Вейссенштейне Генриха Фалькенберга, который до того времени был польским знаменосцем.

Затем шведы отправились в Салис, устроили там блокгауз и обложили лемзальских, наббских и окрестных мужиков налогами; затем осадили Дерпт, штурмовали его, но были отбиты.

Потом шведские комиссары, Адам Шраффер и Герман Врангель, вступили в дерптское епископство, уводили много скота, старались также взорвать Дерпт. Вайзинский заложил контрмину, испортил шведские минные работы, также сделал вылазку во время и выбил шведов из шанцев. Тогда шведы пошли к Вольмару, но также были отбиты; однако по дороге взяли Буртнек и так как были слабы численностью, то подожгли его, потом соединились, взорвали ворота в Вендене и заняли город и замок; но венденский гауптман Гауслейн с удивительным проворством ускользнул, и так как шведы полагали, что он стянет со всех мест войско, то все побросали, прошли через Салис и Пернов в Вик, остальные опять вернулись в Швецию и Финляндию, а французы и шотландцы также бежали.

18 декабря 1607 года в Ригу прибыл со шведской стороны один трубач с сыном Мельхиора фон Гоффена, который был там со своим отцом в плену; он привез городу Риге грамоту от герцога Карла, в которой герцог грозил наступить серьезно на город или запрудить и преградить течение Двины, если Рига не захочет завести с ним переговоры; при этой грамоте было также письмо графа Иоахима Фридриха фон Мансфельда, в котором он предлагал перемирие и советовал начать переговоры о мире и писал между прочим: Ревельский наместник посылает в своем письме открытый пакет от шведских государственных советников под 6 печатями; отошлите пакет короне польской и великому княжеству литовскому и советуйте заключить мир при посредстве императорских и знатнейших княжеских комиссаров.

17 января 1608 года шведский парламентер уехал, с решением города и письменным обязательством соблюдать с обеих сторон мир впредь до дальнейшего решения короля. Затем советники в Швеции послали другие открытые патенты польским сословиям и писали, что они не хотят знать ни о каком перемирии, если оно не будет заключено на 12 лет. Это же самое объявил и герцог Карл, который в настоящее время уже титулован королем, так как он в Швеции заставил короновать себя.

Затем пришел ответь от польских сословий к шведским сословиям или ратам: поляки согласны на перемирие до Троицы 1609 года, о 12-ти летнем же перемирии они поднимут вопрос на будущем сейме и тогда будут говорить о постоянном мире; польские сословия назначили для переговоров мариенбургского воеводу и гетмана Яна Карла Ходкевича, а также панов: Касселана и Расского; пусть же и шведское правительство отрядит своих депутатов и назначить время и место переговоров.

Этот ответ мы послали с нашим трубачом из Риги в Ревель, шведы с ним должны были дать нам ответ; но они удержали трубача у себя и король Карл прибыл 27 июля 1608 года со своим войском, с графом фон Мансфельдом, с 60 большими и малыми кораблями. Потом пришли на той же неделе еще около 80 кораблей с ратниками, конными и пешими, с тяжелыми орудиями, амуницией, провиантом, а ратники эти были из всех наций: англичане, французы, шотландцы, голландцы, немцы, шведы, поляки и т. д. Все они прибыли к двинской гавани и тотчас же высадили всех ратников на берег. Карл велел грабить, расхищать, жечь дворы бюргеров, затем напал сухим путем, устроил шанцы под Динамюндом, поставил большие пушки и вел штурм 20, 21 и 22 июля, но осажденные оборонялись так храбро, что он должен был отступить, однако 26 числа крепость Динаминд была сдана шведам гауптманом Габриелем. 4 августа 1608 года герцог послал несколько войска с петардами к крепости Кокенгаузену, куда за 6 часов перед тем пришел с 60-ю человеками один ратман, по имени Гетц; но когда ворота были взорваны петардами и неприятель ночью ворвался в крепость, то хотя они хорошо оборонялись, но неприятель все-таки в ночь с четверга на пятницу, 5 августа, взял и занял крепость, большею частью, французскими рейтерами.

За две недели до этого, 22 июля, под замок Зонцель явились 80 французских рейтеров, а в замке были Иоган Ниенштедт со своим слугой Бобрехтом Нагелем и еще одним слугой Берендтом, ткач Альбрехт и Христоф Бауер, все хорошие стрелки; были также старшина Михель Германн; они тех рейтеров мужественно отбили.

8 августа 1608 года шведский полковник приказал опустить в глубину Двины несколько наполненных краков (?), скоро затем построил у Двины, в том месте, где Больдераа (река Аа) вливается в Двину, шанцы и заняло их 250 человек с несколькими фалконетами, чтобы препятствовать судоходству к рижскому порту и в Митаву.

23 августа в Ригу прибыл польский военачальник Ян Карл Ходкевич с ратниками и оттуда 31 августа отправился к Динаминду, чтобы встретиться с неприятелем в чистом поле; но тот засел в замке в своих шанцах под замком и не хотел сражаться. Ходкевич вызвал на помощь нашим кнехтам герцога Вильгельма из Курляндии и 2 отряда немецких рейтеров, Валена и Плеттенберга, также два или три отряда польских рейтеров, все они переправились 1 сентября, в день Эгидия, через Двину с 6 орудиями, чтобы попытать счастья над шведским шанцем в Двине около Больдераа, прибыли туда 2 сентября, и начали наши кнехты строить окопы в песке. Когда герцог курляндский увидел, что неприятель слишком силен, он не оставался ни одного часу более перед крепостью, но снова отступил. Ходкевич, видя, что неприятель не хотел стоять, и ощущая недостаток в продовольствии, отступил назад к Нейермиленскому мосту. Рижские между тем сделали вылазку на лодках, сожгли у неприятеля один корабль, называвшийся «Слон» (Elephant), а также отняли у шведов 22 октября провиантский корабль в 80 ластов, который должен был идти в Динаминд. Тогда старая Двина была запружена.

28 октября шведы принуждены были сдать полякам обратно замок Кокенгаузен.

26 февраля 1609 года Ходкевич снова занял Пернов.

В марте 1609 года в Двину прибыл большой флот, более чем из 100 кораблей. В это время город, с разрешения военачальника, построил шанец в углу моря, направо перед входом в Двину, каковым способом полагали удержать короля Карла с его армадой вне Двины.

В это время герцог Вильгельм курляндский женился на дочери герцога прусского и получил в приданое за женой Гробинский уезд, который перед тем был отдан Лифляндией в залог прусским господам.

28 апреля 1609 года Ходкевич построил около шанца блокгауз и укрепил шанец и блокгауз так хорошо, что граф фон Мансфельд, когда хотел проездом в июне выручить Динаминд, должен был удалиться со своими кораблями; все-таки шведы отняли 7-8 богато нагруженных торговых кораблей.

11 июля 1609 года в лагере перед Динаминдом был жалким образом казнен один дворянин, Кристоф Гетце, причины же этому не знаю. Он похоронен в соборе.

В этом году великий князь Шуйский до основания сжег сильный, богатый город Псков за то, что тот присягнул его врагу, мнимому наследнику престола.

27 июня 1609 года секретарь магистрата, Христоф Гаунерсдорф, родом из Вильны, был нечаянно убит одним поляком, Зудовским, на Шпильве, в своем маленьком дворике. Магистрат принес жалобу королю и виновный был наказан по литовскому праву вдвойне, а именно в то время, как другие литовцы давали по 10 коп грошей от человека, он должен был заплатить 20 коп. Избави нас Бог от такого права! Теперь следует известие о тех, которые после смерти сына старого великого князя Ивана Васильевича, старшего Федора Ивановича, объявляли себя великими князями и наследниками престола.

(Это известие не находится ни в одном из списков летописи).

27 сентября 1609 года прибыл из Вены граф фон Мансфельд с войском короля Карла и хотел выручить Динаминд, но Ходкевич подстерег их, шведы были жестоким образом перебиты, остальные до 1 000 человек вынуждены были сложить оружие и затем все были перебиты.

После этого, 28 сентября, Ходкевич взял замок Динаминд с 6 полукартаунами, 2 полевыми полузмеями и многими другими осадными орудиями и разным оружием на известных условиях. Тогда Ходкевич стянул свое войско из Ливонии в Печоры, оттуда они однако, ничего не сделав, должны были уйти, после четырех раз повторенного штурма, причем поляки так были помяты, что, большею частью, или вышли в отставку, или разбежались.

КОНЕЦ

Дополнительно: примечания переводчика о календарных беспорядках в Риге (текст пока в разработке)